Яков Айзенберг - Ракеты. Жизнь. Судьба

Чтобы обеспечить устойчивость движения, надо выдерживать определенные соотношения между углом поворота ракеты и углом поворота управляющего органа (так называемые фазовые характеристики в системе стабилизации). Требуемый знак фазовых соотношений зависит от расположения центра тяжести ракеты относительно свободной поверхности жидкости и других факторов. А теперь представим себе (что и произошло на второй ступени ракеты 8К64), что требования по обеспечению устойчивости колебаний свободной поверхности жидкости противоположны для двух баков, т.е., если выбраны соотношения для обеспечения устойчивости колебаний в одном баке, то колебания во втором баке — неустойчивы.

Иными словами, принципиально нельзя подобрать такие параметры системы стабилизации, чтобы обеспечить устойчивость колебаний в обоих баках. Ракета устойчиво лететь не может. При должной квалификации динамиков ракеты (в Днепропетровске) или специалистов по устойчивости движения в нашем ОКБ этот эффект должен был быть обнаружен на самых ранних стадиях разработки и тогда были бы приняты необходимые меры. Я уже много раз писал, что квалификации нам и не хватило, никто не заметил, что при некоторых конструктивных разбросах параметров ракеты возможно возникновение эффекта динамической неустойчивости. В полете это и произошло, так что «задним» умом все стало понятно, как говорится, если бы я был таким умным «до», как моя жена «после»…

Поскольку с таким эффектом столкнулись впервые, в Харьков приехали все очень высокие руководители, включая трех министров, двух академиков, много генералов, руководители и главные специалисты НИИ-885, НИИ-944 и др. Теперь уже сравнительно быстро разобрались, в чем дело, и дали необходимые теоретические расчеты и обоснования. Эффект был воспроизведен на электронных моделирующих установках в Харькове (к сожалению, после двух аварийных пусков, а не до них). И здесь я впервые столкнулся с интересным поведением всех трех моих руководителей: начальника ОКБ В. Г. Сергеева, начальника теоркомплекса Д. Ф. Клима и начальника отдела стабилизации А. И. Гудименко. Конечно, и объяснения, и предложения приехавшим к нам начальникам должны были давать они, но как-то оказалось, что все «расступились», и на первом месте оказался я в ранге руководителя группы. Для больших московских начальников, конечно, все равно, кто дает пояснения, но со стороны это выглядело несколько странновато. Думаю, что с этого и началась моя известность среди специалистов по динамике полета и устойчивости движения.

Однако нужно было быстро найти выход, а, как я уже писал, это было принципиально невозможно сделать выбором параметров системы управления. Единственный вариант состоял в том, чтобы изменить характер колебаний свободной поверхности в одном из баков, т.е. внести в его конструкцию изменения. Это уже могли сделать только конструкторы ракеты в Днепропетровске, которым было совсем не по душе переделывать баки из-за проблем в системе управления. Переделка, как мы быстро поняли, могла быть достаточно простой — нужно только установить по центру вдоль всего бака крестообразную перегородку, и параметры колебаний свободных поверхностей (теперь уже четырех в баке) радикально изменятся.

Оставалось убедить в этом специалистов ОКБ-586, и опять эта не очень приятная задача была возложена на меня. Мы потратили много времени, убеждая их, что сделать что-либо за счет системы управления принципиально невозможно, после чего меня отправили прямиком в кабинет М. К. Янгеля, который с нами и согласился. Следующую работу выполняли конструкторы его ОКБ и заводской цех, причем она оказалась не очень трудоемкой. После этого все проблемы обеспечения устойчивости движения ракеты были решены, и при последующих пусках она летала «как по ниточке». Конечно, в ходе испытаний возникали и другие проблемы, но с моей работой они никак связаны не были. Летно-конструкторские испытания (в дальнейшем используется общеупотребительная аббревиатура — ЛКИ) ракеты были успешно завершены, и ракета специальным постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР была принята на вооружение Советской армии. Оружие, способное доставить до США боевые головки с термоядерным зарядом, стало на вооружение Советской армии. США уже не могли чувствовать себя в полной безопасности в случае полномасштабного конфликта с СССР.

На разработчиков, как и всегда в таких случаях, пролился «дождь» высших правительственных наград, включая звания Героев социалистического труда, орденов, денежных премий и т.д. Особо отличившимся присвоили звание лауреатов Ленинской премии, среди них Д. Ф. Климу и А. И. Гудименко. От этого «дождя» меня «заботливо» спасли руководители нашей службы кадров и обкома партии.

Мои руководители, в целом неплохие люди, не придали этому никакого значения, речь ведь шла не о них, они, как у нас говорили, «сверлили дырки на пиджаках».

Вообще говоря, все произошло по известной формуле:

Всякая серьезная работа имеет пять главных этапов: 1) суматоха, 2) неразбериха, 3) поиск виновных, 4) наказание невиновных, 5) награждение непричастных.

Как справедливо говорят: «в каждой шутке есть доля шутки». Так была создана первая автономно управляемая советская МБР на высококипящих компонентах топлива в той части, что меня коснулась.

Неким промежуточным итогом моей работы и жизни я считаю 1964 г., когда мне исполнилось 30 лет, так что я расскажу о главных для меня.

Самое главное, что у меня родилось двое детей: в 1958 г. — сын Евгений (имя в честь моей покойной бабушки) и дочь Татьяна в 1964 г. (имя уже в соответствии с любовью моей жены к Пушкину). Мы впервые стали жить в изолированной трехкомнатной квартире, называемой в Союзе — «хрущеба», на поселке нашего предприятия, это уже самая окраина города. Я защитил диссертацию и стал кандидатом технических наук. Подвигнул меня на это вульгарный страх: во время аварий 8К64, к которым я имел непосредственное отношение, я подумал, что руководитель фирмы запросто может снять меня с должности за «плохую работу». Я считал, что в этих условиях кандидату наук легче устроиться на работу и именно с этой точки зрения писал кандидатскую диссертацию, на которую у меня ушло три месяца работы непосредственно в лаборатории (работа-то была секретной), так сказать без отрыва от производства после окончания рабочего дня, ведь не мог же начальник лаборатории заниматься посторонним делом во время работы. В результате я еще позже приходил домой, жене было еще тяжелей с двумя маленькими детьми, но я считал (и справедливо), что по советским нормам мое материальное положение после защиты улучшится, и я смогу хоть частично скомпенсировать наше сложное материальное положение. Конечно, никаких научных руководителей и пребывания в аспирантуре у меня не могло и быть. Защитился я в Москве в Ученом Совете НИИ-3 ГРАУ (Главное ракетно-артиллерийское управление), так как именно с этим институтом мы близко сотрудничали при создании самых первых порученных нам систем управления ракет оперативно-тактического назначения (т.е. небольшой дальности), когда мы были еще СКБ п/я 201. Ту работу мы так и не завершили из-за создания ОКБ-692 и перевода нас на тематику МБР, но за время создания ракет «Онега» и «Ладога» выполнили много научных работ совместно с НИИ-3, так что я не был для них человеком со стороны, тем более, что диссертация писалась именно о системах стабилизации таких ракет. И еще один шаг я совершил. Мне объяснили, что беспартийному защищаться в Ученом совете военного института, где все без исключения члены совета — члены партии, а вторым по значимости в Ученом совете является замполит, значит, уменьшать свои шансы на хорошее голосование.