Виталий Сирота - Живое прошедшее

Детство мама провела в Бобруйске. В Гражданскую войну, во время польской оккупации, в их доме остановился на постой офицер. Это была женщина, которая, однако, выдавала себя за мужчину и требовала, чтобы к ней обращались соответственно. Моя бабушка плохо говорила по-русски и могла обратиться к мужчине, как к женщине. В таких случаях дама-офицер впадала в ярость и бегала с шашкой по дому за бабушкой, ругаясь по-польски. Сдержанное отношение к полякам осталось у мамы на всю жизнь.

Высшее образование мама получила там же, где учился отец, – в Московском индустриально-педагогическом институте им. К. Либкнехта. В студенческие годы играла в баскетбол.

Мамина работа считалась в нашей семье важным делом. Всю профессиональную жизнь мама провела в бумажной промышленности и полиграфии. В годы войны была с братом в эвакуации на Урале, в г. Краснокамске, где трудилась на целлюлозно-бумажном комбинате. Эти комбинаты в то время производили взрывчатые вещества. За работу в эвакуации мама была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Вспоминала жизнь на Урале, людей и нравы она сдержанно. В 1943 году туда заехал по дороге на Дальний Восток мой отец. На узловой станции он уговорил военного коменданта дать ему паровоз и, взяв продукты – помню из рассказов, что это были рис и изюм, – в сопровождении нескольких матросов с автоматами поехал в Краснокамск. Этот приезд, ознаменовавшийся шествием по улице городка вооруженных матросов, сильно поднял престиж моего брата среди мальчишек. Я появился на свет через девять месяцев.

Уехали мы из эвакуации весной 1944 года. Сначала отправились в Москву. Ехали в «теплушке» – так назывался малокомфортабельный (хотя и теплый – отсюда название) вагон для перевозки людей и животных. На станциях маме помогал, бегая за кипятком, сослуживец по фамилии Нагроцкий, который возвращался вместе с нами из эвакуации. Позже, когда знакомые плохо отзывались о нем при маме, она не поддерживала разговор – Нагроцкий помог нам и она не хотела слышать о нем ничего плохого. Много лет спустя она мне как-то вскользь рассказала, что ее вызывали в НКВД, где следователь, стуча пистолетом по столу, требовал показаний против Нагроцкого. Мама не дала показаний. У Солженицына сказано, что такое – когда стучат пистолетом – вынести непросто. По маминому тону я почувствовал серьезность эпизода – «вкус моря можно отведать и от одного хлебка».

В Москве мы остановились в маленькой комнатке Комиссаровых. Брат рассказывал мне, что я видел из коляски знаменитое шествие пленных немцев по Садовому кольцу летом 1944 года. Из столицы мы вернулись в Ленинград, где мама стала работать в НИИ бумажной промышленности. В начале 50-х годов ее уволили.

Документ периода «борьбы с космополитизмом»

Найти работу ей было непросто. Маму согласился принять к себе директор типографии им. Е. Соколовой Василий Васильевич Гуля-Яновский, притом что они не были до этого знакомы! Вся наша семья буквально молилась на него. Мама стала начальником типографской лаборатории. Ехать на работу надо было с Выборгской стороны на Измайловский проспект, на 2-м трамвае около часа. В то время была шестидневная рабочая неделя с полным рабочим днем в субботу. Мама приходила домой около семи часов вечера с тяжеленными сумками (авоськами). Продукты в те годы женщины стремились купить в обеденный перерыв около работы. После домашних дел на коммунальной кухне мама входила в нашу комнату около девяти часов вечера. В квартире было печное отопление. Горячая вода, газ, ванна – отсутствовали. Но настроение у мамы всегда было ровное и оптимистичное. И бытом голова у нее не была забита.

Мы старались помогать маме. Дрова, топка печки и ежедневная простая уборка комнаты были моей заботой. Брать самому чистые постельные принадлежности было не принято – надо было щадить мамин труд по стирке белья. Из этих соображений мужчины иногда занашивали рубашки и получали замечание – заношенный воротник труднее отстирать. Отец, как я уже говорил, старался к ее приходу приготовить ужин.

Единственным выходным было воскресенье. Завтрак в этот день (обычно блины или оладьи) проходил всегда как-то умиротворенно, с неторопливыми разговорами, хоть это и происходило на коммунальной кухне за маленьким столом.

Не помню, чтобы в семье жаловались на недостаток денег. Совсем невозможно себе представить недовольство мамы тем, например, что отец недостаточно зарабатывает или мало занят домом. Считалось, что каждый делает все, что может. Надо было требовать с себя и выжимать все из себя. Немыслимо было также переживать из-за того, что другой мальчик лучше одет: гордиться можно было силой, смелостью, умением, знанием, но не материальным достатком.

Из детства я вынес убеждение, что любить «за что-то» нельзя. «За что-то» можно уважать или ценить. Любят же иррациональные вещи: особую улыбку, мимику, тембр голоса и т. п. Пережитые совместно трудности и воспоминания о них только укрепляют союз.

Отношения с соседями у мамы были ровные, очень хорошие. Она не сближалась с соседями, но относилась к ним уважительно. Старалась ценить их положительные качества и идти навстречу просьбам. Например, соседка Ольга Захаровна к религиозным праздникам убирала квартиру, шла в церковь, а потом с чувством пила чай на кухне. Мама в такие дни все хозяйственные дела выполняла заранее, чтобы не омрачать соседке праздник. В соседских посиделках она не участвовала – не из высокомерия, а потому, что ей это было неинтересно и она дорожила свободным временем.

Мама в 1957 г. На обороте есть надпись: «Моему дорогому Жорке-Егорке в память обо мне. Комиссарова»

Я бывал у нее в лаборатории. Как я понимаю, занимались там в основном входным контролем качества бумаги. Мама внедрила новые методики и вообще, работая с интересом, похоже, поставила дело на новый лад. С сотрудниками у нее были добрые и неповерхностные отношения. У мамы выросла серьезная ученица – И. Г. Работая в лаборатории, она окончила институт и защитила кандидатскую диссертацию. Она и сегодня, спустя десятки лет, остается моим ближайшим другом. После перестройки типография обанкротилась (или была намеренно обанкрочена) и превратилась в третьеразрядный грязноватый бизнес-центр.

Работала мама примерно до шестидесяти пяти лет, на десять лет выйдя за границы пенсионного возраста. Будучи на пенсии, в отличие от отца не скучала. Она всегда любила гулять пешком в компании друзей: около дома, в парках Ленинграда, в пригородном летнем лесу рядом со съемной дачей, на берегу Черного моря во время отпуска… Компаньоны по таким прогулкам часто становились добрыми знакомыми на долгие годы. Папа, к сожалению, не был любителем такого времяпровождения, и мама часто гуляла без него.