Виталий Сирота - Живое прошедшее

Однажды, едучи в тележке, разминулись с редкой встречной машиной – новым, чистеньким, высокосидящим грузовиком военного образца. Он аккуратно ехал по самой обочине дороги, где было повыше и посуше. В кабине рядом с водителем прямо сидела молодая подтянутая женщина. «Инструктор райкома. Едет на проверку», – сказал кто-то из попутчиков. Все промолчали, но чувствовалось, что все «помыслили» в ее адрес что-то одинаково недоброе. Впрочем, думаю, большинство моих спутников хотели бы оказаться на ее теплом месте; она была для них своим и понятным человеком. Проехав примерно половину пути из деревни до Вологды, мы отпустили трактор и стали ждать попутную машину. Накрапывал дождь. Мы с Егором развели в сторонке костер. Наши попутчики с удовольствием подтянулись к огню. Костер догорел и задымил. Все потихоньку отошли от едкого дымка на обочину дороги. Дождик не прекращался. Просто стоять и ждать было скучно и неуютно. Мы с сыном снова развели приветливый костер. Все снова неприметно, тихо и как-то очень естественно оказались у огня. Этот цикл – «разжигание – молчаливый подход к огню, затухание костра – молчаливый отход» – повторялся раз пять-десять. При этом никто ни разу не подкинул в огонь ни веточки и не сказал ни единого слова.

Это трудно определяемое поведение – некое «незамечание ближнего» – вовсе не означает недоброжелательности. Просто твое присутствие вызывает у человека реакцию не большую, чем пролет мухи. Тебя, как и муху, взгляд фиксирует, но никаких движений, слов или эмоций за этим не следует. Эта черта была свойственна местным людям младше сорока. Сталкивался я с этим часто. Например, шел я как-то в Вологде через двор к парадному. На крыльце, в проеме двери, стоял мальчик лет семи и с интересом смотрел на игравших во дворе сверстников. Меня, подходящего к двери, он, конечно, увидел боковым зрением за несколько десятков метров, но никак этого не обнаруживал. Я подходил все ближе. Мальчик, не шевелясь, смотрел мимо меня во двор. Наконец я дошел до порога. Мальчик не шелохнулся. Я попытался протиснуться в дверь мимо него, но не смог. Я почти уперся животом в его лицо. Ему стало плохо видно происходящее во дворе, он поднял голову, «увидел» меня и молча посторонился. Враждебности в нем не было. Прошло несколько десятков лет – и этот стиль поведения стал всероссийским. Я стал замечать его в наших столицах и у россиян за границей.

Случались и более «боевые» эпизоды. Как-то на железнодорожном вокзале в Череповце я наблюдал посадку в общий вагон. На пустынной платформе в ожидании поезда спокойно стояла группа человек в пятнадцать. Прогуливался милиционер. Потом он исчез, и вскоре подошел поезд. Группа оказалась как раз около входа в нужный вагон. Он был абсолютно пустой. Подхватив поклажу, люди подтянулись к двери. В тамбуре появилась проводница. Открыв дверь, она сразу отпрыгнула вглубь вагона. Люди ринулись по лестнице ко входу в вагон. Вперед выбились двое или трое мужчин покрепче и помоложе. Оказавшись на одной лестничной ступеньке и не желая уступать, они создали пробку. Соперничая друг с другом, крепкие парни лишь плотнее затыкали проход и начинали как-то клониться к лестнице. Десяток людей, стоящих позади, напирал на них. «Заклинившие» лидеры оказались почти лежащими на крутой вагонной лестнице. Люди пошли по ним и друг по другу. И последние стали первыми. Кто-то из хвоста маленькой очереди закинул свои вещи в открытое окно и полез вслед за вещами. Все происходило без слов и криков, как в немом кино. Напряжение борьбы чувствовалась лишь в тяжелом дыхании, треске рубашек и продавливаемых чемоданов. Через пять-семь минут все стихло – люди сидели у окон в полупустом вагоне, на перроне никого не было, дул легкий теплый ветерок, на ступеньках лестницы и рядом на платформе валялись истоптанные вещи, вывалившиеся из сломанных чемоданов и порванных сумок. Не торопясь, появился милиционер. На свое место вышла аккуратная проводница. Поезд постоял еще минут десять и тронулся. Чувствовалось, что такой штурм пустого вагона – дело привычное и участвуют в нем, возможно, одни и те же люди.

Наши регулярные поездки в Вологду прекратились в конце 1980-х, когда Егор стал студентом и начал проводить летние каникулы уже без нас. Пришло время продавать избу. Татьяна дала в Вологде объявление о продаже. Мы были готовы уступить ее очень дешево. В ответ на объявление было несколько звонков. Одна покупательница, узнав запрашиваемую сумму, заохала: «Нет, милая, зачем же мне платить такие деньжищи? Я и так у тебя в избе давно живу». Так наша «усадьба» и пропала во вконец опустевшей деревне.

Отправляясь после окончания университета в Америку, Егор приехал в Вологду проститься с местами, где он вырос и которые нежно любит. Вологодский опыт дал Егору знание жизни, которой живет большая часть страны; умение понимать людей с другими ценностями, нетерпимость к шовинизму и ксенофобии. Эти качества сильно помогли Егору в его работе над международными проектами. До сих пор Татьяна и Егор не позволяют мне даже подшучивать над вологодскими нравами. «Не трогай наших», – говорят они. Да и для меня Вологда стала, несмотря на все свои загадки, волнующей и почти родной.

В таких же глухих северных местах в 1964-65 годах, то есть на десять-двадцать лет раньше, находился в ссылке Иосиф Бродский. Его воспоминания, особенно стихотворение «Народ», полны высоких, хороших слов об односельчанах. Я тоже видел доброе: например, рыбак, идя домой, молча мог положить у окна старушки щучку. Но не такие поступки определяли общую картину. Я пытался объяснить особенности поведения селян и вологжан, но не смог даже подобрать им названия. Что касается деревни, то дело, вероятно, в том, что она доживала последние дни. Естественно, умирание деревни накладывало отпечаток на местные нравы. Бродский же застал, видимо, деревню более живую и, соответственно, более здоровый уклад жизни. Но советским лихолетьем все не объяснить. Ведь некоторые из удививших меня черт поведения отмечались и гораздо раньше, например тем же И. С. Тургеневым. Значит, есть и другие причины, уходящие корнями в более глубокое прошлое…

Летом 1988 года мы основали семейный кооператив «Экспресс-почта». Двигало нами не только желание денег, но и стремление к переменам, к самостоятельности. По похожим причинам занялись предпринимательством мои друзья. За «ощущением свободы» пошел в бизнес и влиятельный в свое время банкир Александр Смоленский (Деньги. 2011. № 41). Успешный предприниматель Олег Жеребцов о побудительных мотивах пионеров кооперации пишет так: «Я искренне верю, что большинство предпринимателей мотивированы материальным доходом не в первую очередь. У них именно такая форма самореализации – создавать свои проекты, развивать их, менять жизнь» (там же). От себя добавлю, что чем больше была доля «романтизма» в мотивации, чем выше ставил себе цель начинающий предприниматель, тем больших результатов он со временем достигал. Я не имею в виду здесь бизнес детей высокопоставленных чиновников или криминальный бизнес. Там другие условия успеха.