Любовь Калинина - Владимир Климов

Через две недели было объявлено, что это убийство – дело рук сторонников бывшего ленинградского руководителя Зиновьева. Его тут же приговорили к 10 годам заключения, а соратника Каменева – к пяти, но это оказалось только прелюдией. Весной 1936 года началась подготовка первого показательного процесса над видными большевиками. Сам процесс состоялся в августе и проходил пять дней. Вместе с Зиновьевым и Каменевым судили еще 14 их «сообщников», все они каялись и признавали свою вину, а также дали показания против остававшихся на свободе Бухарина, Рыкова, Томского, Радека. Через несколько часов после вынесения приговора Каменев и Зиновьев были казнены.

Во время суда газеты пестрели гневными заголовками. Бухарин писал в то время: «Что расстреляли собак – страшно рад». Радек называл их «бандой кровавых убийц», а Пятаков требовал «уничтожить, как падаль».

Но в январе 1937 года состоялся второй показательный процесс, где на скамье подсудимых оказались Радек, Пятаков и еще 17 человек. Все подсудимые, кроме четверых, были приговорены к расстрелу. Из главных обвиняемых только Радек получил 10 лет, но вскоре умер в заключении.

В марте 1938 года открылся третий показательный «большевистский процесс». На этот раз из двадцати одного обвиняемого наиболее крупными фигурами стали Бухарин, Рыков и бывший глава НКВД Генрих Ягода, который признался, что содействовал убийству Кирова. Из всех обвиняемых только троим дали большие сроки заключения – остальных казнили.

Аресты и расстрелы коснулись, конечно, и делегатов «съезда победителей». Из 1966 делегатов 1108 были арестованы, а из 139 членов избранного на съезде ЦК погибло 110 человек. Но самым поразительным для страны оказался «заговор» военных. Первого июня 1937 года печать сообщила о самоубийстве главы Политуправления РККА Яна Гамарника. Газеты писали, что он «запутался в своих связях с антисоветскими элементами». Гамарнику, в преддверии нового процесса, предложили одно из двух: или быть среди судей, или – среди осужденных. Он выбрал третий вариант. Одиннадцатого июня последовало еще более неожиданное сообщение. Восемь высших командиров Красной Армии обвинялись в «государственной измене». В тот же день состоялся закрытый суд. На скамье подсудимых оказались Тухачевский, Якир, Корк, Уборевич, Эйдеман, Фельдман, Примаков, Путна и др. Суд продолжался около трех часов. Обвиняемые говорили о своей преданности Родине и Советской власти, верности Сталину. Однако все без исключения признали себя виновными и подтвердили показания, данные на следствии. А обвиняли их в том, что они английские, немецкие и даже японские шпионы. Суд закончился приговором к высшей мере наказания – расстрелу – для всех обвиняемых и был приведен в исполнение в тот же день.

С первого по четвертое июня, накануне суда, проходило заседание Военного совета, где обсуждался «контрреволюционный заговор в РККА, раскрытый органами НКВД». До конца 1938 года: из пяти маршалов уцелеет только двое – троих расстреляли, из 15 командармов – казнили 13. Уже через неделю после расстрела Тухачевского были арестованы 21 командир корпуса, 37 командиров дивизий, 29 командиров бригад, сотни командиров полков и комиссаров. Согласно протоколам Военной коллегии Верховного суда СССР за два года было репрессировано свыше сорока тысяч командиров и политработников. Потери составили примерно половину всего командного состава Красной Армии. А в Германии потирали руки – советская армия практически обескровлена. И в этом была заслуга немецкой разведки, блестяще проведшей операцию по дезинформированию Сталина о готовящемся военном перевороте в СССР.

Согласно статистике той же Военной коллегии, не все санкции спускались сверху, а более 90 % арестов были инициированы доносами снизу. Сталин же, используя низменные чувства людей, хотел с помощью этой «чистки» освободиться от всех сомнительных и неустойчивых. Обезглавив армию, он собирался довериться новой генерации командиров, не знающих былых оппозиций и былых вождей.

И по всей стране расползалась новая зараза – доносительство. Выявление «антисоветских элементов» велось с превышением всех планов, спускаемых приказом народного комиссара внутренних дел Ежова.

В отчетах управления НКВД по Ярославской области «Об итогах ликвидации и разгрома контрреволюционных формирований и антисоветских элементов» указано, что с 1 октября 1936 года по 1 июля 1938 года арестовано 6538 человек, по плану должно было быть – 2000.

Так было и в Рыбинске…

Дело «о принадлежности к шпионской диверсионной организации и иностранной разведке, действовавшей на моторном заводе в Рыбинске» и «ведении вредительской работы, направленной на срыв производства авиамоторов и снижение их боевых качеств», готовилось загодя. Первые, пока единичные, аресты на заводе имени Павлова прошли еще в тридцать шестом. В апреле вдруг не вышел на работу Николай Бурлаков – технолог школы ФЗО, а в декабре – 28-летний начальник группы клапанов Сергей Прохоров, увлеченный, инициативный специалист. В НКВД на допросы несколько раз были вызваны рядовые сотрудники завода. Но дело не получило широкой огласки и развития. Истинные дела – новый мотор Климова, создание первого в стране конвейера по сборке, расширение литейного производства – поглощали всех с головой. Не менее усердны в это время были и службисты Ежова.

Июль 1937 года безжалостной косой прошелся по десяткам счастливых семей рыбинцев, став точкой отсчета нового времени всеобщего страха и подозрительности. В Ярославской области Управлением НКВД была раскрыта «антисоветская террористическая диверсионно-вредительская организация правых», и в Рыбинске по этому делу арестовали Сергея Кубасова – председателя городского Совета РК и СД, Григория Степанова – завотделом коммунального хозяйства исполкома горсовета, Сергея Филиппова – заведующего горторгом, Александра Ямщикова – заведующего городским отделом здравоохранения и Ивана Егорова – заведующего финотделом исполкома. Но какой же шпионаж возможен без самого важного производства города? И «черный воронок» НКВД замелькал у проходной моторного завода. Прямо из сборочного цеха, где все производственники дневали и ночевали, налаживая конвейер, были вызваны и арестованы сначала Семен Абрамов – заместитель директора, приехавший на завод из Петербурга, а спустя неделю – Константин Пушкин – секретарь парткома завода, которому только исполнился 31 год. Вся «разоблаченная» группа, за исключением Егорова, получившего 10 лет, будет расстреляна за два дня до наступления нового года. Репрессиям подвергнутся 48 мастеров и рабочих завода, совсем недавно награжденных секретарем парткома за трудовые заслуги. Подарок или грамота, врученные Пушкиным, оказались внеочередным билетом в адовы застенки НКВД.