Анатолий Мордвинов - Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1

До Варнемюнде мы все ехали вместе с греческим королем, в одном вагоне. Во время перевоза нашего поезда морем на пароме король пригласил Михаила Александровича и нас с женой к себе на обед.

Своей изысканной любезностью, умением поддерживать разговор, а отчасти манерами и внешностью Георг I довольно сильно напоминал своего брата, датского короля, и часы общения с ним оставили как у меня, так и у моей жены самое приятное воспоминание.

В тогдашнем его путешествии его сопровождал лишь один из его приближенных, уже пожилой человек, шталмейстер Черновиц, судя по фамилии, не грек, а австриец, вероятно, с большой примесью славянской крови.

Помимо красивой внешности и врожденного изящества он обладал живым умом, знанием истории и увлекательно высказывал свой взгляд на современные политические события и на постоянную скрытую роль, которую в них играло и продолжало играть масонство.

Уже тогда он предвидел все те несчастья, которые действительно вскоре разразились как над греческой королевской семьей, так и над самой Грецией.

Король Георг был убит в Салониках 5/18 марта 1913 года, а Греция до сих пор не может стать на ноги 87.

В Берлин мы прибыли под вечер, в день рождения германской императрицы. Поезд в Россию отходил только около полуночи, но из-за позднего времени – это были уже часы обеда в берлинском дворце – великий князь счел неудобным принести лично свои поздравления, хотя наше посольство на этом очень настаивало.

Мы прямо переехали в императорские комнаты Шарлотенбургского вокзала, где и провели несколько скучнейших часов.

Желая доставить нам какое-нибудь развлечение, советник посольства г-н Булацель, заменявший тогда отсутствовавшего посла, предложил нам поехать в театр, но Михаил Александрович, чувствуя себя утомленным, отказался как от этого, так и от какой-либо еды или вина, которого великий князь никогда и не пил.

Я вспоминаю тот комический ужас Булацеля и удивление немецкой прислуги, когда мы – два молодых кавалерийских офицера – удовольствовались тогда двумя скромными стаканами молока, поданными все же с подобающей для данного случая в Германии торжественностью.

В Варшаве, куда мы прибыли днем на следующий день, великого князя чествовали офицеры л. гв. уланского Его Величества полка, а затем мы перешли в присланный нам из Петербурга собственный вагон Михаила Александровича, выделенный из состава императорских поездов.

Оставив в нем великого князя, я поехал с женой по указанному на письме императрицы адресу к польской графине. Она сама открыла нам дверь, видимо, возвратясь только что с какого-то дневного приема, хотя и по-старомодному, но очень изящно одетая.

Обширная квартира, куда она нас ввела, была прекрасно обставлена старинной мебелью. На стенах висели громадные, во весь рост, портреты предков. Один из них, судя по надписи, изображавшей какого-то «министра справедливости» (юстиции), своей хорошей художественной работой обратил наше особенное внимание.

Ничто, казалось, не говорило о какой-либо нужде обитательницы этого почти что богатого помещения, и, сознаюсь, нехорошее чувство шевельнулось тогда во мне. Но оно длилось лишь одно мгновение – до тех пор, пока из соседней комнаты, вероятно, услышав наши голоса, к нам не вошел, с трудом передвигая ноги, брат хозяйки, худой, желтый, изможденный болезнью или голодом старичок с подвязанной щекой, в старом халате и изорванных туфлях.

Узнав от жены о цели нашего посещения, графиня даже разрыдалась от неожиданной радости и волнения.

– Если б вы только знали, – не переставала она повторять, пожимая руки жене. – О, если бы вы знали, от чего, от какого ужаса нас спасает сейчас с братом добрая императрица…

Я не знал, но уже понял, «от чего». Я понял, что голодная нищета и отчаяние могут жить не только в подвалах или на чердаках; что они порою забираются в обширные барские помещения к одиноким умирающим старикам, силящимся еще для видимости поддерживать прежние связи, ничего, кроме памятных родовых вещей, не имеющих и предпочитающих голод и холод их продаже…

Но я почувствовал эту тщательно прикрытую нищету лишь на месте, да и то после немалых сомнений.

Императрица же угадала ее издалека.

В Варшаве я простился с женой. Ей надо было переезжать через весь город, чтобы попасть на Петербургский вокзал, и проводить ее любезно вызвался местный жандармский полковник, находившийся для охраны около вагона великого князя.

– Время теперь особенно неспокойное, – убеждал он. – Теперь убивают не только министров и губернаторов, но не забывают и людей попроще… Вот и за мной уже сколько времени охотятся… бросали и бомбы… Никогда не знаешь, доедешь ли благополучно.

Бедной моей Ольге, видимо, не очень улыбалась поездка с таким провожатым, но она храбро села в его экипаж, и кто знает, быть может, именно из-за ее присутствия – присутствия посторонней женщины – никакого покушения на этот раз на жандарма не было, и он, и она благополучно доехали по своим домам, а мы двинулись в Крым, манивший нас своим теплом и полнейшим отдыхом.

В Бахчисарае нас встретил со своим автомобилем великий князь Александр Михайлович, и мы понеслись по прекрасной дороге среди еще не виданной мной местности и своеобразных татарских деревушек с их довольно живописными обитателями.

В особенности незабываемой осталась картина, открывшаяся с перевала после долгого переезда по уже выжженной, серой степи с ее ледяными ветрами, когда точно по волшебству переменилось все – и климат, и краски, и дали…

Она действительно очаровательна, эта наша русская Ривьера с ее немного мрачным «черным морем», с приветливыми зелеными горами, с ее виноградниками, могучей растительностью, цветами и целым океаном света и горячего пахучего воздуха. Она красива своей особенной красотой, мало напоминающей заграничные излюбленные побережья.

В ней нет заграничной вылощенности, меньше искусственных насаждений, и человек еще не успел переделать природу по-своему, всегда мелкому вкусу. Предоставленная по большей части самой себе да горячему солнцу крымская природа являет всю красоту и силу, присущие лишь свободному существованию.

Ай-Тодор – имение великого князя Александра Михайловича – расположен на высоком берегу у самого моря, вблизи Ялты 88.

Небольшой уютный дворец-коттедж окружен большим парком, спускающимся частью террасами к берегу. Парк так обширен, что в нем можно охотиться. В нижнем красивом саду, полном растений, имеется большой дом, предназначенный для жительства великокняжеской свиты, в котором гостеприимные хозяева меня и поместили. Михаил Александрович жил в отдельной постройке наверху около главного дома.