Анатолий Мордвинов - Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 2

Вручили ему положенную плату, которую он равнодушно, не пересчитывая, сунул в карман, спросили о беспокоивших нас подробностях, получили в ответ: «Ручаюсь вам, что будет все чисто сделано», и сейчас же все вместе вышли на улицу. Комиссар нас провел на вокзал, просил подождать в главной зале и пошел доставать билеты. Эти билеты никому без особого разрешения разного большевистского начальства не давались, и получить их было необычайно трудно. По словам комиссара, мы должны были ехать с обычным утренним поездом по Лемболовской ветке и высадиться на каком-то полустанке, не доезжая до станции Грузино. На этом полустанке нас будут ждать надежные люди, которых нам укажет проводник. Вскоре комиссар появился с билетами и с проводником. Этот последний оказался приземистым, плохо говорившим по-русски финном, с юркими движениями, с белобрысым, хитрым, но веселым лицом. Ничего флегматичного чухонского в нем не было. Глаза его бегали во все стороны, что мне не особенно нравилось, но я решил, что у людей, идущих на подобные предприятия, должны быть и глаза, ищущие опасность отовсюду, да и рассматривать его пристально у меня не было времени. Комиссар молча указал нам на него, ему на нас, передал мне билеты и поспешно отошел.

Проводник схватил мою корзиночку, сказал: «Идем садиться» и направился на платформу. Эти два слова были единственными, услышанными мною от него за все время моего недолгого с ним знакомства. На все мои дальнейшие попытки с ним заговаривать он отвечал только покашливанием, веселой мимикой и делал вид, что мы ему совершенно не знакомы. По платформе он шел самой беспечной походкой впереди нас и что-то насвистывал. Он знал, что мы от него не отстанем, и, не оборачиваясь, влез в вагон, наполовину еще пустой, указав нам глазами сесть напротив него в углу около входа. Вагон быстро наполнился разнообразными людьми, и после томительных ожиданий поезд наконец тронулся. Мы с женой обменялись довольными взглядами и молча пожали друг другу руки. У проводника в вагоне оказалось почему-то много знакомых. Он поминутно вскакивал, подходил то к одному, то к другому, о чем-то весело с ними переговаривался на своем финском языке и не переставая курил папиросы.

Мы и тут для него совершенно не существовали. «Ловкий человек, – подумал я тогда, – не подведет! Что-то будет дальше?» Жена и дочь сидели также молча, стараясь ничем не выдать своего волнения, не покидавшего каждого из нас с самого выхода из нашего дома. Вскоре появился в вагоне старший кондуктор для проверки билетов. Он также оказался знакомым нашего проводника, обменялся с ним дружеским приветствием и даже не спросил у него билета. Видимо, наш проводник был своим человеком на этой железнодорожной ветке и не нуждался ни в чьем контроле. Ехать по железной дороге в дни владычества большевиков было всегда не только мучительно, но и опасно. Надо было не только с большими испытаниями проникнуть в поезд, что для большинства без соответствующего письменного разрешения являлось задачей почти неисполнимой, но и в самом уже поезде пройти через бесчисленные проверки различных заградительных отрядов и железнодорожной Чеки. Эти отряды не только подробно осматривали и отбирали вещи, достойные их внимания, но и с особой подозрительностью проверяли «документы», без которых, как я уже сказал, нельзя было очутиться в вагоне. Это испытание пока еще к нам не приходило, и я его ждал с особенным волнением.

– Что, тут проверка документов не бывает? – спросил я шепотом проводника, когда никто из остальных пассажиров на нас не смотрел. Он только весело подмигнул мне, вытащил как будто невзначай какую-то бумажку и снова спрятал ее в боковой карман, даже похлопав меня для успокоения по колену. Только после двух или трех остановок к нам вошел железнодорожный чекист с двумя красноармейцами и потребовал показать документы. Наши «бумаги», которые нам подготовил комиссар и которые, по его словам, заключались лишь в одном пропуске для всех нас четверых, находились у нашего проводника. Я вопросительно и тревожно посмотрел на него, он принял самую непринужденную позу, снова подмигнул мне и стал закуривать папиросу. Мы сидели с дальнего конца у выхода, и чекист подошел к нам последним. Проводник вытащил наш общий документ и что-то непонятно, но спокойно «буркнул» чекисту, указав ему на нас, и подал бумажку. Комиссар в черной куртке, даже не посмотрев ни в нашу сторону, ни в документ, вернул ему бумажку и перешел в следующий вагон. У меня стало совсем легко на душе. «Однако, – удивленно думал я, – на какого действительно надежного и влиятельного человека мы напали…» Оставалось лишь нетерпеливо ждать полустанка, на котором нам предстояло выходить. Ни его названия, ни расстояния, на котором он находился от Петрограда, мы не знали. Перед каждой новой остановкой я вопросительно смотрел на нашего финна, а он лишь отрицательно качал головой. Наконец, около часа дня, когда поезд стал подходить к какой-то глухой станции, проводник весело подмигнул мне и стал доставать мою корзиночку с верхней полки. Поезд остановился, и мы все вышли на платформу. За небольшим станционным зданием пролегала дорога, на которой у переезда скопился длинный ряд возов с сеном, сопровождаемых командою красноармейцев. У забора, отделявшего станционную площадку от дороги, было привязано несколько крестьянских подвод, видимо, ожидавших прихода поезда. Наш финн подвел нас к двум крайним саням, устланным соломой, и о чем-то таинственно шепнул подводчикам. Те засуетились и начали отвязывать лошадей. Проводник указал нам с женой сесть на передние сани, сам сел с моей дочерью на вторые, и мы, выждав время, когда поезд покинул станцию, двинулись наконец в путь. Помню, что стоял прекрасный солнечный день, солнце уже сильно грело, и дорога начала уже сильно портиться. Но мы двигались быстро, обгоняя красноармейские подводы с сеном и дровами, а две попутные деревушки, где, по словам возницы, стояли какие-то большевистские отряды, мы проехали даже вскачь. Конечно, это было неблагоразумно, так как привлекало внимание, но я весь отдался опыту и сноровке «испытанных людей». Да и быстрая езда, отвечая моему нетерпению, помогала проскочить через самую опасную часть нашего пути.

В то время иностранцы еще не пожимали сочувственно большевикам их кровавые руки и не искали расположения воров, а просто их считали уголовными преступниками, которых и старались отогнать подальше от своего имущества и своего народа. Особенно сильны были эти старания у Финляндии, что, как говорили, сильно возмущало хвастливых, но и весьма опасливых большевиков. В пограничной полосе они собрали поэтому большие, избранные красноармейские силы и отдали их под начальство какому-то предприимчивому «товарищу» из прежних солдат, фамилия коего начиналась на А. Вся местность около Финляндии была объявлена на военном положении и охранялась всякими явными и тайными способами. Доступ в нее, кроме жителей местных деревушек да имевших служебное отношение к большевистским отрядам, был почти немыслим и опасен, в особенности для нас. Я был бывший офицер, «белогвардеец», намеревавшийся в военное время тайно перейти через границу к неприятелю, и это усиливало остроту моего положения. В случае если бы я был узнан, никакой пощады от большевиков я ожидать, конечно, не мог.