Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам

13 мая 1922 года Владимир Маяковский и Лили Брик вернулись в Москву.

15 мая Владимир Владимирович выступил в Театре актёра на диспуте о спектакле «Великодушный рогоносец», поставленном Мейерхольдом. Накануне была опубликована статья Анатолия Луначарского, в которой говорилось, что этой постановкой Мейерхольд ему «в душу наплевал». Поэт вступился за режиссёра.

Присутствовавший на том диспуте Георгий Константинович Крыжицкий, актёр и режиссёр театра Мейерхольда, вспоминал:

«Маяковский ни с кем не спорил в обычном смысле слова. Он решительно утверждал, и сама манера его речи, сама подача слова исключала возможность полемики и возражений… Он припечатывал словами, бросал реплики, словно бил раскалённым молотом по наковальне. Речь его не „лилась плавно“ – фразы выбрасывались мощными ударами.

Он говорил, что Луначарскому, естественно, не могут нравиться ни выстроенные Мейерхольдом конструкции, станки, лестницы, скаты и прочие сценические сооружения, ни прозодежда, в которую он облачил исполнителей.

– Анатолий Васильевич, – говорил Маяковский, – не только нарком, но ещё и драматург, и в своих пьесах он чаще всего любит выводить на сцену венценосных королей и иных величественных и важных персонажей. А теперь представьте себе его негодование и ужас, – продолжал он, – если Всеволод Эмильевич вздумает нарядить этих царственных особ в прозодежду. Мало того, а вдруг ему придёт фантазия заставить всех этих королей и героев кувыркаться, карабкаться по лестницам или скатываться по этим скользким трапам… на собственной мягкой части тела. Как тут не вознегодовать? Это ли не плевки в душу?

Каждая реплика Маяковского вызывала бурю в зале. Полемика? Нет, это была блестящая расправа – как первоклассный борец он положил противника несколькими ударами на обе лопатки».

Вернувшийся из Риги Маяковский не только «положил на лопатки» наркома Луначарского. Он решил « разделать под орех» ещё и Латвию, опубликовав 23 мая в «Известиях ВЦИК» язвительно-насмешливые стихи под названием «Как работает республика демократическая?». Написаны они с точки зрения гражданина страны Советов, « очевидевшего благоустройства заграничные». О тоне этого пренебрежительного « отчёта» красноречиво свидетельствует реакция на него официальной Риги: въезд в Латвию поэту Маяковскому был на какое-то время строжайше запрещён.

А Яков Блюмкин в конце весны 1922 года завершил обучение в Академии генерального штаба РККА и стал адъютантом Троцкого, возглавив также личную охрану главы Красной армии. Кроме этого Блюмкин занялся литературной работой, отредактировав книгу наркомвоенмора «Как вооружалась революция». В предисловии к ней Троцкий написал:

«… судьбе угодно, чтобы тов. Блюмкин, бывший левый эсер, ставивший в июле 1918 года свою жизнь на карту в бою против нас, оказался моим сотрудником по составлению этого тома, отражающего, в одной части, нашу смертельную схватку с партией левых эсеров».

Когда же адъютант отбил у своего шефа приглянувшуюся тому даму, Троцкий, усмехнувшись, сказал:

«– Революция предпочитает молодых любовников».

В мае 1922 года начальник Иностранного отдела ГПУ (ИНО ГПУ) Меер Абрамович Трилиссер принялся укреплять своё подразделение. Вряд ли стоит удивляться, что он воспользовался советами своего старого знакомого ещё со времён Дальневосточной республики – поэта Сергея Третьякова – и привлёк к сотрудничеству его коллегу Владимира Маяковского. В творчестве последнего это тотчас же отразилось. В сатирическом стихотворении «Бюрократиада», напечатанном 2 апреля в «Известиях ВЦИК», Маяковский представлял себя так:

30 апреля та же газета опубликовала его стихотворение – «Мой май», в котором были такие строки:

А 28 мая в тех же «Известиях» появилось стихотворение «Баллада о доблестном Эмиле». В нём Маяковский высмеивал бельгийского социалиста Эмиля Вандервельде, приехавшего в Москву защищать отданных под суд правых эсеров. На вопрос, заданный встречавшему его на вокзале человеку в шпорах: «Кто ты, о друг!», последовал ответ:

Это восклицание звучит настолько горделиво, что его вполне можно признать за заявление самого автора стихотворения. Маяковский как бы торжественно рапортовал о том, что получил в ГПУ некий «особый» пост.

Гепеушное ведомство дважды упомянуто и в сатирическом «Стихе резком о рулетке и железке», напечатанном осенью 1922 года в журнале «Крокодил». В нём Маяковский возмущался тем, что в Москве («в Каретном ряду») работает казино. Сначала про игорное заведение он (тоном знатока Лубянских казематов) говорит, что…

А в конце стихотворения поэт гостеприимно приглашает в казино чекистов:

Маяковского совсем не расстроил запрет на посещение Латвии. Ведь теперь он был не просто каким-то поэтом и даже не художником-карикатуристом, выставляющим свои творения-однодневки в витринах неработающих московских магазинов, а стал бойцом невидимого фронта, входящим в особо ответственный отряд.

1 июня 1922 года Сергей Есенин (вместе с находившимися в Европе Алексеем Толстым и Александром Кусиковым) выступил на литературном вечере. Он прочёл отрывки из «Пугачёва» и из пьесы, которую начал писать – «Страна негодяев».

Зинаида Райх в это время вышла замуж за Всеволода Мейерхольда, который усыновил её детей от Есенина – Татьяну и Константина.

А в литературных кругах Москвы всё чаще звучало слово «конструктивизм». Молодой литератор Корнелий Люцианович Зелинский расшифровывал его так:

«Конструктивизм не школа, конструктивизм не направление, конструктивизм больше и шире этого. Конструктивизм – новое мировоззрение. Конструктивизм – новое философское осознание мира. Конструктивизм – новая ориентация. Новая позиция».

Илья Сельвинский добавлял к этому:

«Конструктивизм родился грузчиком. Стало быть, всё ему по плечу».

Но Маяковский в «Я сам» о конструктивистах-грузчиках упоминать не торопился. В главке «22-й ГОД» сказано:

«Собираю футуристов – коммуны. Приехали с Дальнего Востока Асеев, Третьяков и другие товарищи по дракам».