Валентина Чемберджи - XX век Лины Прокофьевой

Увы, Лина Ивановна не догадывается о той осаде, которой подвергается её муж. Впоследствии, как и себя самоё, она будет называть его «неопытным».

Сергей Сергеевич за вкрадчивой тишиной не угадывает, как тверда Мендельсон в своём решении оторвать его от семьи, какие жестокие страдания выпадут на долю жены, детей и его собственную.

Он продолжает:

«(…) Я веду жизнь довольно однообразную, но продуктивную. Почти до 6 ч.в. никуда не ухожу из санатория. Занимаюсь, прерывая занятия то душем, то обедом, то cent pas вокруг колоннады. Оркестровку всей оперы я распределил так, чтобы кончить всё в Кисловодске. Таким образом на каждый день у меня есть урок. Пока иду впереди расписания. К 6 ч.в. отправляюсь в „Десятилетие“ играть в теннис с Ойстрахом и Талановым, потом или работаю с Бирман или играю с Ойстрахом в шахматы. Ни разу не был ещё на „Храме воздуха“ и ни разу не танцевал. Один вечер в нашем санатории устроили танцы, но это было снотворно до одури. Бирман договор подписала.

(…) От детей письмо получил; похоже, что Бебке кто-то помогает. Но в общем приятно за них.

(…) „Штурм“ ползёт что-то не очень бодро. Целую.

С.»

В письме от 18 июля 1939 года Сергей Сергеевич уговаривает Миру приехать в Кисловодск раньше. Он кончает так: «Не танцевал. Читаю муравьёв. Ругаю Вас. Даже небо с тоски сегодня заплакало. Bon voyage! Gavotto». Мира не ехала. Родители не хотели, чтобы она ехала без них. Для Миры июль месяц, как она признаётся на страницах своего дневника, стал вопросом гордости: что она будет чувствовать после этих радостных дней, когда Сергей Сергеевич снова вернётся в свои обычные условия, в свою семью. Она колебалась. Прокофьев рассердился, не писал больше, а когда Мира всё же приехала с мамой и папой, грозился, что уедет в Теберду. Первым его увидела мама Миры. Он был весь в белом. Мира побежала к нему навстречу, они взялись за руки и быстро ушли за ворота санатория. Только он собрался в Теберду, как она и подоспела вместе с родителями, отбросив гордость, и курортный роман стал набирать обороты.

Забывая о существовании жены и детей, в свойственном ей приподнятом стиле Мира Александровна, описывает свой приезд в Кисловодск. Теперь она всецело завладевает временем Прокофьева. С 6–7 часов утра они совершают утренние прогулки. Потом Прокофьев работает в обществе тихонько пристроившейся неподалёку Миры, занимающейся литературным творчеством или чтением. Обед, послеобеденный отдых, – всё вместе, всё вдвоём.

Впоследствии мы читаем у Лины Ивановны, что сестра-хозяйка санатория сделала Мире замечание и не разрешила ей присутствовать в комнате Прокофьева в послеобеденное время. Об этом она рассказала Лине Ивановне.

Чай. После чая Сергей Сергеевич снова работал. Оркестровал, как мы знаем, оперу «Семён Котко».

Он по-прежнему часто пишет Лине Ивановне:

Кисловодск, 28 июля 1939 года

«Дорогая Пташка,

Получил твоё письмо от 26-го, а перед тем от 23-го. Какая тоска с квартирами! То же самое, что было, когда мы пол-лета ждали нашу на Земляном. Хорошо хоть с Гаспрой вышло: есть хоть сознание, что имеется место, куда можно уехать с удовольствием. Ты спрашиваешь, ждать ли тебе квартиры à l'infinit [82]или плюнуть? Конечно, многое зависит от твоего морального и физического состояния, но гробить себя не за чем. В одном из предыдущих писем ты писала: „в конце концов мы не на улице“, и я вполне с тобой согласен. Во всяком случае если Майоров опять занят, и ты, не дождавшись, уедешь, то ce n'est pas moi qui vais te reprocher, [83]ты уж и так геройски отсидела месяц…»

Дальше следуют советы, как заказывать билеты в Крым, размышления по поводу дачи, рассказы о больших продвижениях в работе и блестящем музыкальном и артистическом обществе в Кисловодске, – Гиацинтова, Берсенев, Давыдова, Максакова, Завадский, Нейгауз, Кнушевицкий, Шпиллер… весь цвет.

Кисловодск, 1 августа 1939 года

«Дорогая Пташка,

У нас тут прекратился сахар: дают только к кофе, а чай – с мёдом и компоты все кислые. Говорят, Крым тоже без сахара, так что захвати с собой…

О твоей путёвке: кажется, есть новое правило, что если „больной“ опаздывает больше, чем на 6 дней, его путёвка аннулируется. Едва ли это применяется к Кисловодску, но всё же лучше известить Гаспру о твоем опоздании и предупредить их о дне приезда.

Я продолжаю оркестровать вовсю и сегодня отправляю 6-ю бандероль. Без малого готово пол-оперы.

Очень беспокоюсь, что ты так засиделась. Москва должна быть отвратительна. Хотя надо сказать и Кисловодск пока не очень блещет: всё дожди.

Эйзенштейну я отказал [84], узбекской филармонии тоже. Не поспеть всё сделать…

Крепко тебя целую, живу довольно тихо. Третьего дня собрался с Охлопковыми на танцульку, но они надули, что очень похоже на них.

Твой С».

В самых последних письмах, которые приходят теперь чуть пореже, остаются по-прежнему описания всех дел и связанных с ними переживаний, ужас перед грянувшей в Европе войной, но Прокофьев сильно отвлечён.

Всё лето он проводит в санаториях в обществе Миры. Она хочет этого и добивается своего.

Он ещё весь во власти прежней системы семейных отношений, пишет о детях, беспокоится о Мэмэ, но возвращение в Москву всё оттягивается и оттягивается.

Лина Ивановна отдыхает у моря одна.

Кисловодск, 10 августа 1939 года

«Дорогая Пташка,

Получил от тебя телеграмму, что 4-го летишь в Крым и только 8-го, что ты прилетела. Я уже беспокоился и утешал себя тем, что отъезд твой мог отложиться или же телеграмма о багополучном прибытии завязла… С заёмом тут была целая чехарда: все профессора подписывались по телеграфу, а кто не подписывался, тот посылал телеграмму: на сколько подписываться и когда? Мне тоже прислали из Союза композиторов, но я уже телеграфировал им, прося подписать на 3000, как в прошлом году… Эйзенштейн прислал 2-е длинное письмо и телеграмму, упрашивая снова согласиться на фильм, но я, подумав, всё-таки отказался, пообещав, однако, делать с ним парад при открытии Дворца Советов, что он тоже предлагает…

(…) (В Кисловодск приехал доктор Фельдман, – который по просьбе Прокофьева в своё время отдал Лине первую же горящую путёвку. Оркестровка подвигается. „Приехал Керженцев. Противно. И какое он вообще имеет отношение к учёным, разве что только душил искусство!“…) [85]

Крепко целую тебя и жду письма. Надеюсь, ты во всю наслаждаешься морем, только не перекупайся. Хорошо ли тебя устроили с комнатой?

С.»

Кисловодск, 20 августа 1939 года

«Дорогая Пташка,

Получил твоё № 1 из Гаспры и телеграмму о Майорове. Ну что ж поделаешь! Жаль, что в такое нерентабельное дело тебе пришлось ухлопать столько усилий и напрасного сидения в городе. …

Здесь жизнь течёт по-прежнему. Дожди почти каждый день, что на пользу работе: я на днях кончу четыре акта, останется 5-й. Путёвка у меня до 29-го, дальше не ясно. Всей оперы я к тому дню не кончу, а продлений в этом году как-то не дают, хотя собственно говоря могли бы, так как я принял участие в концерте…