Валентина Чемберджи - XX век Лины Прокофьевой

Она добилась своего: сделала из него советского гражданина. С того дня, как он по её настоянию вступил в Союз композиторов, он изменился, он деградировал. Он противился, говорил, что у него нет времени, но она настояла. По мере того, как он втягивался в эту жизнь, он стал меняться: поведение и вкусы. По утрам он стал поздно одеваться, поздно ходил в халате. «Отстаньте, наплевать» – таким стало его поведение в повседневной жизни: «всё равно». Он распустился морально и физически. Таков был довоенный период. Мясковский советовал ему писать патриотические песни и давать деньги на испанское правое республиканское дело.

Она была испорченным человеком.

Его здоровье ухудшалось, он не был очень здоровым.

Раз он оставался дома десять дней. Она пригрозила, что повесится. Боялась его потерять, потому что видела, что он сомневается.

Десять дней она не выходила из дома. Добивалась своего всеми правдами и неправдами.

Через десять дней он сказал мне: «Пожалуйста, помоги мне избавиться от неё.» Он не хотел этого соблазна.

Семейную историю, которой я посвятила столько страниц, Святослав Сергеевич изложил Суги Соренсену в нескольких строках:

– Я не очень люблю говорить об этом, но факты таковы: в 1938 году отец проводил лето один в Кисловодске, и у него случился «курортный роман», который, конечно, вызвал раздоры между родителями. Двадцатипятилетняя Мира Мендельсон угрожала покончить с собой. Отец был полностью растерян и в конце концов в начале 1941 года ушёл. О разводе с Линой и женитьбе на Мире не было и речи.

Сергей Сергеевич расставался с семьёй мучительно. Лина Ивановна несколько раз возвращается к рассказу об этом, как обычно, перебивая себя комментариями на другие темы. Мира Александровна, конечно, молчит или говорит гладко и красиво. Что касается Сергея Сергеевича, то в интервью с парижским адвокатом Лины Ивановны – господином Шмидтом (в мае 2005 года) – проскользнуло упоминание о письме Прокофьева к жене, где он пишет о своих мучениях и угрызениях совести. Но письма этого у нас нет. Лина Ивановна и Господин Шмидт спасли его от продажи с аукциона Кристи, но дальнейшая его судьба нам неизвестна. [87]

Обстановка становилась всё более напряжённой, попытки выяснения отношений приводили, как это всегда бывает, к ссорам, слезам, обострениюдушевных мук.

Лина Ивановна:

«Когда Сергей Сергеевич пришёл к нам в последний раз на ужин, он случайно встретился внизу со знакомым водопроводчиком, и тот сказал: „Вы пришли навестить свою семью? Вы хороший отец“. Он покраснел. Я, конечно, не подговаривала водопроводчика, чтобы он это сказал.

Когда Сергей Сергеевич прощался со Святославом, тот, увидев чемодан, спросил: „Куда ты идёшь?“ Я в этот момент лежала на кровати, у меня было нервное расстройство. Доктор об этом знал. Сергей позвонил с вокзала узнать, что со мной. Доктор ответил, что нервный шок, невралгия и неизвестно, что будет дальше. На вопрос Сергея, должен ли он вернуться. Врач ответил: „Это ваше дело. Сами решайте.“ Сергей Сергеевич сказал Святославу, что чья-то жизнь от этого зависит. Он, может быть, хотел сказать, что она покончит с собой, если он не уйдёт к ней. Святослав спросил: „С мамой может что-то случиться?“ И отец ему ответил тогда: „Нет, мама не будет выделывать такие грязные трюки“.»

В ноябре 2004 года в своей Парижской квартире Святослав Сергеевич Прокофьев рассказывал мне об этом трагическом эпизоде, и мы с ним не думали тогда, что в лондонском архиве среди не разобранных документов найдутся и заметки Лины Ивановны, которым я следую. Рассказ Святослава Прокофьева во многом совпадает с картинами, нарисованными его мамой.

Святослав Сергеевич:

– Ну, в сороковом, я думаю, он уже погряз, увлёкся, и обычно трудно скрыть такие перемены в личной жизни. Она уже занимала его мысли. Тем более, что он ей всё рассказывал, какие у них были с мамой разногласия, отводил душу.

А ушёл он на границе 40-го и 41-го, то ли в декабре, то ли в начале января. Ну, я видел, как мама плакала, и осмелился, когда он в очередной раз пришёл домой где-то в десять, довольно нахально войти к нему и спросить: «Что ты так поздно?» Ну, потом не выдержал и расплакался. Он меня тихонько выставил. Во всяком случае, когда он собрался уходить, у него был чемоданчик такой или сумка маленькая, он пошёл прощаться к маме в спальню, и я подглядел, он стоял на коленях – она лежала в слезах – видимо, он уже предупредил её, что сегодня уходит. Он был на коленях у изголовья кровати, и голова его лежала у неё на подушке. Тем не менее он ушёл. Я пошёл провожать его до входной двери, он поцеловал меня на прощание и сказал мне такие слова:

«Когда-нибудь ты меня поймёшь».

И был таков.

Я вот до сих пор ломаю голову над тем, какой ОН смысл вложил.

Мама говорила, что это возраст такой опасный для мужчин, и, может быть, я пойму в своё время, когда сам до этого возраста доживу. Мама очень страдала.

– Он ушёл жить к Мире Александровне?

– Нет, там было немножко сложнее. Я, может быть, ошибаюсь, но это было так (в этот раз или в другой?): он остановился в гостинице, потому что в Ленинграде у него был концерт или премьера. В общем благовидный повод, чтобы уехать в Ленинград.

И я не знаю, то ли она с ним поехала, то ли своим ходом, но они там встретились. А вот когда он поселился у Мендельсонов, я точно не скажу, но он там поселился. Хороши родители, которые их покрывали…

До войны они сняли дачу в Кратове, и там узнали, что 22 июня началась война. Недолго они там прожили. Но временно таким образом решался их жилищный вопрос.

А потом… потом эвакуация. Он с ней уехал. Предлагал маме поехать с ними, но она воскликнула:

– Ха, чтобы я с ней в одном вагоне была?! В качестве кого ты мне предлагаешь, чтобы я ехала?!

Но это действительно несколько странно. Жизнь-то надо спасать, но не такой же ценой. Отказалась наотрез.

Лина Ивановна по поводу отъезда в эвакуацию:

«Они договорились сесть на один поезд, который увёз бы их на Кавказ в эвакуацию. Она приехала из Ленинграда. Я старалась тогда не упасть в обморок.

Человек расплачивается за то, что делает неправильно. Я уверена, что она за это расплатилась.

Во время эвакуации было очень много таких разлук. Дьявольские штучки. Прекрасный предлог для любовных авантюр. Он сказал: „А что мне делать с ней?“

Сергей спросил меня, можем ли мы остаться вместе, но в свободных отношениях.

Но я не хотела быть на втором месте. Она, наверное, всё время пилила бы его. Поэтому я осталась с детьми в Москве. Меня спросили, хочу ли я эвакуироваться вместе с семьями композиторов и актёров и ехать очень далеко. За место мне пришлось бы бороться и доказывать своё превосходство. Я никогда бы не согласилась.»