Вадим Арбенин - Предсмертные слова

К умирающему ПОЛЮ ВЕРЛЕНУ,первому лирику современной Франции после Виктора Гюго, пришли два редактора «Красного журнала» и принесли корректуру последнего его стихотворения «Смерть!»:

Все 50 лет жизни Верлена прошли в оргиях, нищете, пьянстве и сочинении стихов. Он переходил из кабака в тюрьму, из тюрьмы в больницу и обратно. Во время Парижской Коммуны он был министром печати и бежал в Лондон после разгрома Коммуны версальцами. Не выпуская листов корректуры из рук, Верлен постепенно угасал. Было слышно, как он слабо шепчет: «Снимите с меня… все эти одеяла», а потом — непонятные, оборванные на полуслове фразы, и вдруг, после минуты тишины: «Франсуа…» Какой Франсуа? Франсуа Вийон? Франсуа Коппе? Нет, вероятнее всего, последняя мысль «вечного ребёнка» была о матери, скончавшейся десятью годами ранее в тупике Сен-Франсуа в Париже. И больше ничего, кроме слабеющего и затихающего хриплого дыхания. «Руки свесились с кровати, лысый лоб покрыт носовым платком, ворот рубашки расстёгнут». Привели священника из церкви Сент-Этьен-дю-Мон отца Шёнхенца, высокого голубоглазого эльзасца, но у Верлена не было уже сил исповедаться, и поэтому священник только причастил его. Таким образом, Бог внял мольбе грешника, который написал в стихотворении «Счастье»: «Лишь бы был со мной священник, когда буду умирать». Последний вздох его был так тих, что никто его и не расслышал. Аскетическое лицо «короля поэтов» просветлело. Впервые в жизни «расточитель, скиталец, пропойца, обжора и хулиган» обрёл покой. В изголовье его поставили три розовые свечки, снятые с камина, — других в доме не оказалось. О, чудесная судьба, пославшая три розовые свечки усопшему поэту! Это было вечером 8 января 1896 года в Париже, в доме 39 по улице Декарта. Нет, нет, говорят другие. Правильно лишь одно: Верлен умер на улице Декарта, 39, где он проживал у девки Эжени Кранц, «почти жены», танцовщицы из весёленького заведеньица «Прекрасная садовница». Но обстоятельства его смерти были совсем не такие. Накануне к нему закатилась другая его подружка, «злой ангел» Эстер, и Эжени закатила ей непотребную сцену. «Состарившийся до срока» Верлен, который погубил свою жизнь из любви к поэзии, надрываясь, кричал им из постели: «Да хватит с меня! Дайте подохнуть спокойно!» Той же ночью он упал с кровати, и Эжени не смогла его поднять — он был слишком тяжёл для неё. Она укутала его в одеяло и ушла пьянствовать к соседям. На рассвете следующего дня Верлена нашли на полу мёртвым, совершенно обнажённым, обнимавшим портрет своего отца. Так или иначе, Верлена, «талантливого полуребёнка, полудикаря», похоронили на кладбище Батиньоль, возле дороги, «некогда полной виселиц и часовен» и уходящей в поля. «Верлен, все друзья здесь!» — внезапно воззвала Эжени, наклонясь над могильной ямой и едва не сверзнувшись в неё. В завещании Верлена говорилось: «Я не оставляю ничего бедным, потому что я сам бедняк. Я верю в Бога».

И американский мастер короткого рассказа и поэт БРЕТ ГАРТскончался с пером в руке за письменным столом, за которым напряжённо работал «воскресенья и праздники», «больной или здоровый», «с настроением и без настроения». Скончался, мучимый раком горла, спеша закончить очередной рассказ по заказу воскресного журнала. И последними его словами были: «…положительно ненавижу чернила и перо». Никаких сбережений у Гарта, тогда американского консула в Англии, не оказалось — последние годы он жил за счёт женщин и в доме одной из них, в поместье Ван де Вельде, под Лондоном, умер. Его английские друзья поставили на могиле писателя гранитную плиту со строкой из его поэмы: «Смерть пожнёт и самый богатый урожай».

И великий австрийский писатель ФРАНЦ КАФКАтоже писал до самой последней минуты — ему только что принесли из издательства Der Schmiede («Кузница») корректуру его последней книги «Голодарь». Кафка мучился неизлечимой болезнью гортани и совсем мало говорил. Работая, он раз или два пригубил по стаканчику вина и пшора (баварского пива), и вдруг неожиданно «нехорошо задышал». Позвали врача, и Франц с трудом выговорил ему: «Доктор, дайте мне умереть, иначе вы — убийца». Его последние слова были обращены к любимой сестре Элли, которая была далеко от палаты санатория доктора Гофмана в Кирлинге, близ Клостернойбурга, где умирал Кафка, и за которую он принял то ли своего друга Роберта Клоп-штока, то ли невесту Дору Диамант: «Не так близко, Элли, не так близко (он всё боялся её заразить). Да, так — так хорошо». Когда же Клопшток отошёл от кровати за шприцем, Франц произнёс: «Не уходите». Клопшток возразил: «Я и не ухожу». Кафка глухим голосом ответил ему на это: «Но ухожу я». Кафка по-чешски означает «галка», но каждую ночь перед смертью автора «Замка» и «Процесса» к его окну прилетала сова. По старинному поверью, в стремительном ночном полёте эти «птицы смерти» стукаются об окно смертельно больного человека и криком: «Идём со мною!» — зовут на свободу оробелую душу.

И великий пролетарский писатель МАКСИМ ГОРЬКИЙ,умирая, всё писал, и писал, и писал — грифельным карандашом на маленьких листочках бумаги, подложив под них то ли книгу Евгения Тарле «Наполеон», то ли сборник рассказов Шервуда Андерсона: «Конца нет ночи, а читать не могу… Ничего не хочется… Кто-то…» Кто это, мы никогда не узнаем. На последнем листочке было написано: «Последний удар…» Последовал удар грома. Над ночной Москвой разразилась страшная гроза. Молния ударила в дерево, росшее под окнами бывшего особняка миллионера Рябушинского, в котором умирал «отец социалистического реализма». Отложив карандаш и слегка приподнявшись в кресле, он сказал своей третьей и последней жене-любовнице баронессе Марии Игнатьевне Закревской-Бенкендорф-Будберг, обольстительной Муре: «Ну, кажется, на этот раз мы с вами выиграли битву?» — «Выиграли», — согласилась с ним «русская миледи», «красная Мата Хари», как её называли на Западе. И он стал диктовать ей свои последние слова, диктовать короткими, отрывистыми фразами: «Будут войны… Надо готовиться… Надо быть застёгнутым на все пуговицы…» Сознание начало покидать его. «Как хорошо, что всё свои, всё свои люди…» — прошептал наконец писатель и умер мирно и спокойно. Не то, что его герой Егор Булычёв. «Конец романа, конец героя, конец автора». Профессор Плетнёв, один из врачей, лечивших Горького, позднее сообщал: «На ночном столике у кровати Горького лежала красная бонбоньерка с конфетами, которыми он любил угощать своих гостей. В этот день, 8 июня 1936 года, он щедро одарил гостинцами двух санитаров, которые были при нём, и сам съел несколько леденцов. Через час у всех трёх начались мучительные желудочные боли; ещё через час наступила смерть. Все трое умерли от яда».