Вадим Арбенин - Предсмертные слова

И НИКОЛАЮ АНДРЕЕВИЧУ РИМСКОМУ-КОРСАКОВУтоже был нужен морфий. «Впрысните мне морфий и камфору», — попросил он сыновей. Композитор только что с палкой в руке, в люстриновом пиджачке и синей кепке, с любимым пойнтером Рексом, очень медленным шагом обошёл свой любимый сад в Любенске. Это в Лужском уезде. Несмотря на запрещение доктора и на уговоры домашних, он много гулял по этому саду. «Простился со всеми», — говорили потом служащие усадьбы. Стоял чудесный июньский день, весь сад был в цвету и напоён благоуханием, но к вечеру в воздухе запахло грозой. После вечернего чая Николай Андреевич, не присаживаясь, поиграл на рояле, а затем, считая ступеньки и останавливаясь на каждой из них на пять минут по часам, поднялся к себе в спальню. «Михаил, ты знаешь, что Гершельман (московский генерал-губернатор. — В. А.) против постановки моего „Золотого петушка“? — спросил он по дороге сына. — И уже поспешил сообщить об этом цензору. Как тебе это нравится?» В спальне он сел около кровати в кресло, мучительно тяжело дыша. Сыновья сделали ему укол, потом — другой, а жена, Надежда Николаевна, согрела ноги в шайке с горячей водой. Неожиданно за окнами раздался короткий, но сильный удар грома, а в ставни ударили шумные струи начавшегося ливня. И под рёв разгулявшейся непогоды великий композитор отдал богу душу. Было три часа ночи 8 июня 1908 года.

Корнет НИКОЛАЙ ОБОЛЕНСКИЙиз Северо-Западной армии генерала Юденича, выстроил свой эскадрон в каре, подал команду «Сабли наголо!» и повёл его в атаку в сторону Пулковских высот. Вёл, однако, недолго. Пулемётная очередь скосила его. Две пули пробили грудь юного корнета, третья ударила его в горло. Он упал с лошади и, хватая ртом воздух, захлёбываясь кровью, задыхаясь и теряя сознание, пробормотал на руках хорунжевого Мазепы: «Этого не может быть…» Он ошибся. Ещё как может!

Сам же генерал от инфантерии НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ ЮДЕНИЧумер не от боевых ран на поле боя, а от неизвестной болезни в клинике мадам Глудзевской в Ницце. И перед смертью слабым голосом попросил генерала Масловского: «Евгений Васильевич, прочтите мне что-нибудь из вашей книги (речь идёт о книге „Мировая война на Кавказском фронте“. — В.А.), лучше бы про Эрзерумскую операцию». Ещё бы! Как не послушать! Ведь эту книгу Масловский, бывший генерал-квартирмейстер Кавказской армии, написал едва ли не под диктовку самого Юденича, бывшего Главнокомандующего Кавказским фронтом. И под негромкое, убаюкивающее чтение генерала Масловского генерал Юденич, главнокомандующий белыми силами Северо-Западного района, «герой» провалившегося похода на Петроград, тихо скончался.

Утро 9 августа 1975 года ДМИТРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ШОСТАКОВИЧ,«Бетховен нашего времени», начал на больничной койке с прозы Антона Чехова, но сам читать уже не мог и попросил почитать жену, Ирину Антоновну. И слушал «Анну на шее» и «Унтера Пришибеева». Потом пришёл пианист Яков Флиер, который лечился в той же больнице, и развлекал его анекдотами о музыкантах, и Шостакович много над ними смеялся. Вскоре после полудня Ирина Антоновна уехала в город за покупками, и с композитором осталась лишь одна сиделка. Где-то в половине шестого Шостакович почувствовал себя плохо. Последними словами, которые ему удалось произнести, были: «Мне душно…» Этому предшествовала потеря сознания. Агония длилась 14 минут, а в половине седьмого вечера наступил конец, наступил ровно через 33 года после первого исполнения его Седьмой, так называемой Ленинградской симфонии, в осаждённом нацистами городе.

А бывший премьер-министр Великобритании АНТОНИ ИДЕН,лорд Эйвон, которого срочно, самолётом Королевских ВВС, доставили после неожиданного вторичного приступа из Флориды в его загородный дом в провинциальной Англии, попросил жену и сына: «Я хочу напоследок полюбоваться французскими импрессионистами. Принесите-ка мне сюда лучшие полотна из моей коллекции». И холодным январским днём он наслаждался солнечными пейзажами Прованса и Шампани. Лучше и не придумать: в самые трудные дни его премьерства картины становились Идену утешением. Потом он сказал: «Ну, и хватит… Всё…», повернулся к стене и провалился в небытие.

«Вот и всё!.. Вот и всё!.. Вот и всё!..» — с улыбкой повторял французский автомобильный фабрикант АНДРЕ СИТРОЭН,спускаясь по чёрной лестнице на заводской двор. Здесь, на набережной Жавель в Париже, он решил принять последний парад машин, произведённых им с 1919 года. И охранник завода, стоявший на проходной, с удивлением слушал человека, которого все здесь называли — полушёпотом, с оглядкой — «тот господин»: «Чушь! Главное — держать спину и не оборачиваться». Охранник ещё не знал, что его хозяин только что потерял всё своё состояние, а вместе с ним и кресло руководителя предприятия. И почтительно слушал его слова, ни к кому, собственно, не обращённые: «Не останавливаться. Только не останавливаться». Андре Ситроён не остановился. Остановилось его сердце…

ГЕНРИ ФОРД I,который «посадил всю Америку на колёса», в день своей смерти, 7 апреля 1947 года, непривычно плотно позавтракал: овсяная каша, чернослив, бекон и кофе с поджаренными хлебцами. Завтракал он на кухне у своего шофёра, поскольку весенний паводок оставил его поместье на берегах реки Руж без электричества. «Лучшая каша в моей жизни, — похвалил „автомобильный король“ жену шофёра. — Сварите мне завтра такую же». Потом сказал шофёру: «Отличный день, Роберт. Давай прокатимся». И, даже не переобувшись, в домашних тапочках, поехал по делам на свой сборочный завод «Ривер Руж» в Дирборне. Машина долго стояла на железнодорожном переезде, пропуская товарный поезд. «Давай-ка, Роберт, посмотрим, сумеет ли этот парень осилить такой крутой подъём». В Дирборне заглянул на приходское кладбище: «Вот где они похоронят меня, Роберт, когда я умру: среди могил всех моих предков». И вернулся домой в отличном настроении, лучше не бывает. А поздно вечером, уже лёжа в постели, прервал жену, которая читала ему вслух: «Клара, у меня страшная головная боль… и ужасно пересохло в глотке…» Клара с помощью служанки Розы приподняла его на подушках. «Скажи же мне что-нибудь, Генри, скажи же что-нибудь», — умоляла она мужа. Но он уже ничего не мог сказать, а только положил ей голову на плечо, как усталый ребёнок. В особняке всё ещё не было ни света, ни тепла, не работал даже телефон, и семейный доктор, Джон Матир, приехал слишком поздно. И Генри Форд, «апостол массового производства и потребления», покинул этот мир точно так же, как и пришёл в него на отцовской ферме 84 года до этого — при колеблющемся свете восковых свечей и керосиновых ламп. Когда его хоронили, все водители на улицах Детройта остановили свои автомобили. На заводе «Ривер Руж» день был объявлен выходным. А на остальных заводах Форда в штате Мичиган рабочие почтили память хозяина, который первым стал платить им неслыханные до того деньги, — пять долларов в день — минутой молчания.