Платон Васенко - Бояре Романовы и воцарение Михаила Феoдоровича

Мы вполне присоединяемся к мнениям и наблюдениям профессора Платонова. Со своей стороны, думаем, что и речи быть не могло о каких бы то ни было обещаниях царя Михаила Федоровича 345. Мы видим, как долго и настойчиво отказывался царь Михаил Федорович от принятия царской власти. Нельзя думать, что мы имеем в данном случае дело с соблюдением обычая или политической игрой. Конечно, обычай заставлял во всех подобных случаях отказываться от высокого сана и чести. Конечно, выгодно было бы укрепить свое положение путем настойчивых отказов от власти. Но выставленные царем Михаилом Федоровичем и его матерью причины действительно должны были заставить призадуматься всякого человека, а не только неопытного юношу и удрученную многими несчастьями великую старицу Марфу. Таким образом, о каких бы то ни было «ограничениях» при избрании или «прошении» на царство никто не мог и помыслить. А в позднейшее время дать подобные «обещания» царю Михаилу, наверное, отсоветовали бы те лица, которые получили особое влияние при молодом государе и которым было бы невыгодно какое бы то ни было ограничение его власти.

Говоря об «обещаниях» царя Михаила, всегда проводят аналогию между его избранием и воцарением Шуйского или выбором Владислава. Но нельзя проводить таких аналогий. Шуйский сам «учинился на царство» и искал поддержки в боярах. Но и то, как выяснил С. Ф. Платонов в своих «Очерках», он не пошел дальше милостивого манифеста о справедливом суде. Владислав был чужеземцем. От него надо было оградить Русь. И это сделали в договорах от четвертого февраля и семнадцатого августа 1610 года. Михаил Федорович был своим, русским, излюбленным народной массой царем. Народ ему верил и вверял своему избраннику власть над собой без договора и «условий».

При полном народном доверии и искренней радости воцарился Михаил Федорович Романов над Русской землей, которую много лет защищали и возвеличивали верной службой ее государям его предки бояре Романовы-Юрьевы-Захарьины-Кошкины.

Торжественно провозгласив двадцать первого февраля 1613 года Михаила Федоровича царем всея Руси, Земский избирательный собор не сложил с себя полномочий. Он продолжал править землей: стал приводить города к присяге избранному государю, отправил к нему великое посольство «прошати» Михаила Федоровича на царство и занимался текущими государственными делами. Одним из важных распоряжений собора надо счесть посылку к королю польскому Сигизмунду гонцом «коширянина» дворянина Дениса Аладьина с грамотой относительно размена пленных. Мы знаем, как великие послы говорили «по наказу» о том, что «в Литву» уже отправлено от имени собора предложение отпустить из плена митрополита Филарета в обмен на плененных в Москве поляков, самым видным из которых был пан Струсь. И собор действительно подумал об освобождении государева отца. С этой целью и был им послан в Польшу Аладьин 346.

Русский гонец выехал из Москвы десятого марта. В грамоте, повезенной им королю, заключалось целое обличение Сигизмунда и его советников в ряде неправд, почему русские люди и отказались от признания царем королевича Владислава. Указывал собор и на грубое нарушение королем международных обычаев и задержку великих послов. Рассказав затем об очищении столицы Русского государства от поляков и единодушии русских людей, собор с умыслом умалчивал о состоявшемся выборе на царство Михаила Федоровича. Цель такого умолчания ясна – надо было добиться скорейшего согласия на освобождение государева отца. Грамота и предлагала Сигизмунду размен пленных: во-первых, членов великого посольства с Филаретом и Голицыным во главе, а во-вторых, смоленских сидельцев и их семей – Шеина и многих других.

Собор предлагал на время размена пленных заключить перемирие между Русью и Речью Посполитой. Вслед за Аладьиным в Варшаву было послано и письмо злосчастного Струся. Этот, несомненно, храбрый и способный военачальник с жаром умолял короля: «Смилуйся твоя королевская милость, да выми нас отселе из вязенья, попомни нашу верную службу». Струсь оправдывался в сдаче Кремля: «Не нами то делалось; да ныне не неприятели нас звоевали, лише голод неслыханый да страшливой, который у нас силу нашу отнял, да одва нас живых в руки отдали неприятелевы: десять недель мы ровно ждали от Господа Бога и от братьи нашей смилованья, а дождаться не могли»; «не будет милосердья твоего королевской милости, пана нашего милостиваго, и нам всем погибель будетъ!» – восклицал несчастный польский пленник 347.

Аладьин приехал в Варшаву и получил восьмого июля 1613 года от имени Сигизмунда ответную грамоту для собора. В этой грамоте король высокомерно выговаривал собору за его «гордость» и непригожие речи, однако, слагал вину в неудаче посольства на самих послов, будто бы изменивших своему делу, соглашался на размен пленных 348. Но он не состоялся до 1619 года. Тем не менее наш гонец воротился благополучно домой, где «государь Дениса пожаловал, даде ему вотчину» 349.

Посылка Аладьина была одним из последних совершенно самостоятельных распоряжений собора. Отправив великое посольство «прошати» на царство Михаила Федоровича и выделив в него значительную часть своих членов, собор начинает посылать отписки на имя избранного землей государя еще до четырнадцатого марта 1613 года. А двадцать четвертого числа этого же месяца в Москву пришла радостная весть о том, что царь Михаил Федорович «пожаловал, прошение принял, и государем царем и великим князем всеа Русии на Владимерском и на Московском государстве и на всех государствах Росийскаго царствия за многим моленьем и челобитьем учинился в царском наречении» 350. С этого дня собор все время находится в деятельных сношениях с царем Михаилом Федоровичем и своими великими послами, пока не уступает места обычному правящему кругу и учреждению – «бояром», во главе которых становится старейший по отечеству боярин-князь Федор Иванович Мстиславский 351. К этому времени многие из членов собора, особенно служилые люди, переезжают к государю 352.

Но собор остается в Москве, и к нему иногда обращаются в важных случаях 353. Менее заметны становятся воеводы подмосковных ратей, очищавших Москву, но и они, по-видимому, играют еще некоторую роль в правительственном механизме в это переходное время 354.

Все названные нами лица и учреждения с четырнадцатого марта 1613 года являются лишь исполнителями и советниками велений царской власти. К царю Михаилу Федоровичу обращаются теперь все с челобитьями, просьбами, жалобами – он делает распоряжения и издает указы. До двадцать третьего марта 1613 года он действует через великих послов. По крайней мере, мы имеем просьбу их от семнадцатого марта, в которой они напоминают митрополиту Кириллу с освященным собором и боярину, князю Федору Ивановичу Мстиславскому «с товарищи» о скорейшей присылке подлинного боярского списка и государевой печати. О присылке как списка, так и «печати» послы писали «многижды» в Москву, а между тем «у нас, господа, – напоминают Федорит и Шерметев за себя и своих товарищей, – за государевой печатью многие государевы грамоты стали» 355. Великое посольство, находясь при государе долгое время после «наречения» его, не теряет своего значения. Оно является в иных случаях посредствующим звеном между государем и собором до самого приезда молодого царя в столицу 356. Но с двадцать третьего марта царь Михаил Федорович, переехавший двадцать первого марта в Ярославль, проживший здесь до шестнадцатого апреля 357, а затем медленно подвигавшийся к Москве, чаще всего действует путем непосредственных указов и распоряжений. В этот именно день государь отправил в Москву известительную грамоту о своем согласии принять народное избрание и о том, что он «учинился» государем, царем и великим князем всея Руси, после того как «положился» на волю Божию и на верность русских людей. Мать царя Михаила Федоровича особой грамотой известила собор о том, что она «благословила» сына своего на царство. Обе грамоты оканчивались обещанием скоро прибыть в Москву 358.