Станислав Ваупшасов - На тревожных перекрестках - Записки чекиста

Она ни о чем нас не расспрашивала, знала, что это не принято, задала лишь вопрос об отряде Покровского.

- Отряд успешно действует в лесах Минской зоны - вот все, что мы знаем,ответил я.- С прошлого года не встречались. Но можем связаться с ним через обком партии, передать вашим все. что надо.

- Передайте, пожалуйста, мужу и сыну, что жива, здорова, надеюсь увидеться, хотя бы после победы.

- Передадим,- заверил я и спросил: - Тяжело вам одной, Василиса Васильевна, намучились?

- А кому легко нынче? Мужики сражаются, бабы тоскуют. Но я их подбадриваю, не позволяю падать духом. И самой легче становится.

- Слежку за собой не замечали?

- Первое время немцы и полицаи сильно косились на меня. Ну, да я притворилась, будто одобряю "новый порядок". О муже и сыне правды им не удалось узнать, о Михаиле тоже. Война разметала семью - нормальное человеческое неустройство.

- Документы у вас в порядке? Можете в Минск пройти?

- В порядке. Могу. А вам нужно?

- Нужно, Василиса Васильевна. Победа сама по себе не придет, вы понимаете. В городе живут наши хорошие знакомые, которые могут достать для нас медикаменты, перевязочные материалы и прочие полезные в лесном житье-бытье предметы. Ваша задача - ничем не выделяясь из окружающих, сходить в Минск и принести все, что вам передадут, сюда, в этот дом.

- Сделаю, товарищ Градов.

Я дал ей адрес Веры Зайцевой и Анны Воронковой, назвал пароль и еще раз попросил соблюдать осторожность.

- Официальный предлог для посещения Минска должен быть естественным, житейским: подыскивала работу, добывала лекарство для соседки, меняла продукты на теплые вещи. Что-нибудь в таком роде, очень правдоподобное и крайне необходимое для жизни. Легальный мотив поможет вам держаться непринужденно и не вызывать подозрений у вражеских ищеек.

- Придумаю! - пообещала Василиса Гуринович.

- А мужу и сыну мы сообщим, что вы помогаете им поскорее изгнать захватчиков из родной Белоруссии.

- Спасибо, товарищ Градов.

В обратный путь она отправилась пешком, сказав, что так на нее меньше обратят внимания.

Из разговора с Ходыкой выяснилось, что он хорошо знаком с нашим подпольщиком в бывшем совхозе Лощица агрономом Ефремом Исаевым.

- Между прочим, с ним проживает инженер Мурашко,- сказал Ходыка.Строитель по специальности, не захотел работать на немцев, ушел из города. Теперь сидит без дела, переживает. Есть у него желание бороться, а как - не знает.

Меня заинтересовала фигура инженера-строителя. Я задал Степану жестокий, но необходимый вопрос:

- Это желание ему не германская служба безопасности подсказала?

Степан даже растерялся от неожиданности.

- То есть, вы хотите сказать,- фашисты? По-моему, он человек чистый, хвостов за ним нет. Ефрем Исаев его знает не первый год, если бы подозревал, не стал бы вместе жить.

У меня возникла мысль привлечь Мурашко к нелегальной работе. Его глубоко мирная профессия в военное время хорошо подходила для диверсионных действий, да и вообще развитие, образованность тоже не пустяк. Эрудированного человека можно скорей обучить приемам подпольной деятельности и затем доверять ему ответственные операции, которые редко бывают элементарными, но всегда требуют от исполнителя, кроме большого мужества, еще и ясной мысли, точного знания множества жизненных явлений и фактов, умения предвидеть события, самостоятельно принимать важные решения, наконец, технической осведомленности, без которой нельзя ни цех взорвать, ни поезд пустить под откос.

Если инженер окажется личностью достойной, надежной, ему можно поручить формирование новой подпольной группы диверсионно-террористического характера и тем самым усилить удары по врагу внутри Минска и в пригородах.

По моей просьбе Степан Ходыка съездил в бывший пригородный совхоз к Ефрему Исаеву и пригласил его вместе с инженером Мурашко на встречу со мной. На следующий день оба появились в Озеричине.

С Исаевым мне уже приходилось видеться, а новый человек пробудил мое любопытство. Константин Илларионович Мурашко, худощавый, крепкий, голубоглазый, был спокоен, уверен в себе, деловит. Рассказал о своей довоенной жизни, о работе на строительстве завода имени Кирова, посетовал, что еще тогда не вступил в партию, и попросился ко мне в отряд.

- Дайте винтовку, хочу бить фашистов. Докажу, что достоин стать коммунистом.

- Ваше намерение нельзя не одобрить,- ответил я.- А не согласитесь ли вы на еще более опасную работу? Я имею в виду подпольную диверсионную деятельность в Минске.

- Согласен,- сказал Мурашко.- А что надо делать?

- Первым долгом сколотить небольшую группу из хорошо знакомых, абсолютно верных людей. Желательно, чтобы их легальные функции в оккупационном режиме способствовали подпольной работе. Например, служба в немецких учреждениях, близость к военным штабам, казармам, знакомства среди вражеских офицеров, чиновников и тому подобное. Есть у вас такие товарищи?

Мурашко подумал и сказал, что есть.

Он назвал Зою Василевскую, работавшую уборщицей в общежитии немецких летчиков, Раису Волчек, служившую официанткой в офицерском казино, шофера городской управы Михаила Иванова и железнодорожника со станции Козыреве Игната Чирко. Мы подробно обговорили каждую кандидатуру, прикинули, как распределить между ними задания. Все они могли поставлять разведывательную информацию, поскольку глубоко внедрились в среду оккупантов и пользовались у них доверием. Кроме различных устных сведений о германской армии, нас интересовали всевозможные фашистские документы, начиная от военных оперативных карт и кончая пропусками в запретные зоны. И везде, куда открыт доступ членам подпольной группы, надо изыскивать объекты и способы диверсий. Линия фронта должна проходить по всем тылам захватчиков, нигде и никогда нельзя оставлять их в покое.

Константин Мурашко оказался способным учеником. Спустя несколько дней он сообщил мне через связных, что намерен взорвать эшелон. Я отправил ему четыре маломагнитные мины и вскоре получил сообщение, что на станции Минск-Товарная загорелся поезд с цистернами. Оперативность командира новой подпольной группы меня порадовала, дерзость, с какой была совершена диверсия, встревожила. Я вызвал Мурашко на встречу и объяснил ему, что устраивать взрывы на глазах у фашистской охраны можно лишь в крайних случаях. Мины должны срабатывать в пути, а не на станции. На отдаленном перегоне оккупантам сложней ликвидировать последствия аварии и, что весьма важно, трудней понять, кем и как произведена диверсия.

- Мы так и задумали,- сказал Мурашко.- Но эшелон задержался, и взрывы произошли на станции. Немцы переполошились, бросились тушить, искать виновных, но никого не нашли. Сгорели четыре цистерны с горючим и пристанционный склад.