Виктор Неволин - Человек, лишённый малой родины

Я несколько раз бывал в местах ссылок этих «отважных» революционеров в Сибири и убедился, что жилось им всем тогда совсем неплохо. Взять хотя бы того же Ленина. Ехал он в ссылку свободно, в пассажирском поезде, без всякого конвоя и даже в купейном вагоне (вдвоём с красноярским врачом В. М. Крутовским, который помог потом ссыльному Владимиру Ульянову определиться на поселение в благодатное Шушенское, в то время как других его товарищей по Союзу борьбы за освобождение рабочего класса этапировали в Туруханский край), а не как мы – голодные, в телячьем товарнике с закрытыми дверями и без окон, причём с малолетними детьми.

Нет, не зря знаменитые чехословацкие путешественники Зигмунд и Ганзелка, побывав в Шушенском, написали потом скандально прославившийся на весь мир очерк «Сибирская дача Ленина». ЦК КПСС осудил сей недружественный акт со стороны в общем-то лояльных по отношению к Советскому государству чешских журналистов.

Пышкино-Троицкое, где размещалась районная комендатура и куда мы прибыли с братом по дороге в Батурине, показалось мне настоящим городом. За день я обегал всё село, побывал во всех магазинах без рубля в кармане и с нетерпением стал ждать дня, когда нас посадят на баржу до Батурино. Очень боялся, что мы не успеем туда к началу учебного года. Ивановы, наши родственники по маминой линии – Виктор Фатеевич, его мать Елена Гавриловна и тётя Дуся, у которых мы жили в Пышкино в ожидании оказии, относились к нам хорошо, несмотря на доставляемые им неудобства.

И вот я на борту несамоходной баржи – собственно, паузка, как их здесь называли. Днями стою на мостике шкипера и даже пытаюсь рулить, хотя обе баржонки тянет вниз пароходик – буксир паровой тяги на дровах. Я разглядываю населённые пункты по берегам Чулыма, и мне кажется, что я навсегда вырвался из лагерных сетей, как птичка из клетки. Всю дорогу я наслаждался новым состоянием, возможностью видеть новый мир, новых людей.

В Батурино нас никто не ждал, кроме брата Саши. Баржи причалили к высокому обрыву, нас выгрузили. Мы вытащили на дорогу наш сундук и на лошадке поехали с братом в посёлок, разделённый на две части – леспромхоз и судоверфь. Саша договорился с Семёном Муравьёвым, нашим знакомым ещё по участкам, который ещё недавно работал в Берёзовке пекарем, что до получения жилья мы поживём у него.

А всё жильё Муравьёвых составляло одну шестнадцатиметровую комнатушку. Кроме хозяина, здесь жила его жена Ксения и сын – подросток Пётр. А сверх того, ещё одна семья – муж и жена. И в такую тесноту Семён взял ещё троих! Сегодня и представить невозможно, какие люди были в прежнее время. Что двигало этим человеком? Никакого долга по отношению к нам у него не было, обязательств тоже никаких. Наверное, только человеческое сострадание. Мне кажется, теперь таких людей днём с огнём не найдёшь – столь широкой души и любви к человеку! Мы прожили у Муравьёвых целый месяц, и они не только ни разу не сделали нам замечания, а даже подкармливали нас.

А через месяц Саше выделили комнату в центре посёлка в одном из бараков судоверфи, и мы переехали к нему. Какая это была радость: жить в рабочем посёлке и иметь свой угол! Сделали топчаны вдоль стен. Мы с Митей спали вдвоём, а Саша и бабонька отдельно. Ей отвели угол и сделали занавеску, чтобы не мешать молиться. И так дружно зажили, как в раю! Позже к нам на квартиру попросился Митин одноклассник Костя Кривошапкин, из наших участковых ссыльных. Саша не мог ему отказать. Поставили и ему топчан.

Это был самый радостный учебный год моей юности и школьных лет жизни. Батурине по тем временам был, пожалуй, самым культурным центром во всём Асиновском районе и превосходил само Асино. Здесь заготавливали древесину и везли отсюда на сплав. Здесь же была судоверфь, где строили несамоходный деревянный речной флот.

В посёлке жило много технической интеллигенции, даже инженеры. Было две школы: средняя на судоверфи и неполная средняя в леспромхозе. Здесь работали и ссыльные, и вольнонаёмные на руководящих должностях. В режимном отношении не подчёркивалось открыто, что ты ссыльный. Отношение к нам было миролюбивое. Единственным нашим политическим ограничением, так сказать, ущемлением в правах, было то, что нас не принимали в комсомол, а в Осавиахим – только по решению собрания.

Связь Батурине с внешним миром летом была по Чулыму, а зимой по снегу, снежной дороге. И уже начали применять воздушный транспорт. «Кукурузники» возили почту и важных пассажиров. Лётчики в те годы, как «важняки», пользовались исключительным авторитетом и вниманием, особенно у женского пола.

Мне нравилась школа, несмотря на то что школьное здание было деревянным. У нас были хорошие учителя. Больше других я восхищался Юлией Александровной Гладутис, историком и нашим классным руководителем. Молодая красивая девушка, небольшого роста, пухленькая. Все в неё были влюблены.

Директором школы был немец. Жена его, тоже немка, преподавала немецкий язык. Очень требовательный учитель, на уроках она запрещала разговаривать по-русски. И если я более или менее научился говорить по-немецки, то этим обязан только ей. Наш класс был дружный, во всех делах посёлка мы участвовали все вместе. Помогали друг другу в учёбе. Вместе ходили в кино и выступали со своей самодеятельностью. Учёба в этой школе оставила самый глубокий след в моей жизни, хотя я проучился там всего один год.

В Батурине меня особенно притягивала река Чулым. Здесь она была уже большой и широкой, с многочисленными старицами и заливами. А кругом было много заболоченных озёр – удачные места для рыбалки зимой и летом. Зимний подлёдный лов собирал массу людей. А о летней рыбалке и говорить не приходится!

Вторым занятием была охота. Саша имел разрешение на ружье, доверял его мне, и я пристрастился зимой ходить на куропаток на лыжах. Их в окрестностях хватало. Однажды в морозный день я отправился на охоту один, и куропатки заманили меня своими перелётами так далеко, что на обратном пути к посёлку я совершенно выбился из сил. Выбравшись на санную дорогу, я снял лыжи, а идти не мог. И мне так сильно захотелось спать, что лёг на краю дороги и в самом деле заснул.

Проснулся оттого, что кто-то сильно толкал меня, будил, кричал. Придя в себя, увидел рядом незнакомого мужчину: «Так ты же замёрз!»

А я уже не владел ни руками, ни ногами. Тогда незнакомец принялся растирать мои руки. Заставил разуться и укутал мои ноги в снятый с себя тулуп. Оказалось, он поехал из посёлка за сеном и увидел меня на снегу. Он фактически спас мне жизнь. Жаль, что я больше никогда не встретился с ним, хотя остался благодарен до конца своих дней. До посёлка оставалась пара километров. Возчик решил вернуться и довёз меня до барака. После этого я запомнил навсегда: уставшему человеку нельзя ложиться на снег. Можешь уснуть и не проснуться.