Константин Поливанов - Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения
- Название:Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент «Высшая школа экономики»1397944e-cf23-11e0-9959-47117d41cf4b
- Год:2006
- Город:Москва
- ISBN:5-7598-0361-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Константин Поливанов - Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения краткое содержание
В сборник включены работы, посвященные биографии и творчеству Бориса Пастернака, исследованию связей его творчества с эпохой, современниками, предшественниками. Читателям предлагаются интерпретации стихотворений, малоизвестные факты биографии, рассматривается отражение в литературных произведениях отношений Пастернака и Цветаевой, Маяковского, Ахматовой и Мандельштама. Все работы основаны на принципе пристального чтения произведений Пастернака на фоне его биографии, творчества, современной и предшествующей поэзии.
Для филологов и историков русской культуры, а также для всех интересующихся русской литературой XX века.
Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Теперь рассмотрим ряд стихотворений второй половины XIX – начала XX века, написанных, как и «Воробьевы горы», шестистопным хореем с цезурой (размер не слишком распространенный, за пределами нашего рассмотрения окажутся несколько стихотворений Плещеева, одно – Тургенева, одно – Жуковского и несколько стихотворений Надсона), в которых содержатся мотивы, совпадающие с мотивами пастернаковского текста. Соединение эротических мотивов с мотивами народных верований и противопоставления старости – молодости мы находим у Л. Мея в стихотворении «Хозяин» (1849).
В низенькой светелке с створчатым окном
Светится лампадка в сумраке ночном…
<���…> На кровати крепко спит седой старик:
Видно, пересыпал хмелем пуховик!
Крепко спит – не слышит хмельный старина,
Что во сне лепечет под ухом жена.
Душно ей, неловко возле старика;
Свесилась с кровати полная рука;
Губы раскраснелись, словно корольки;
Кинули ресницы тень на полщеки;
Одеяло сбито, свернуто в комок;
С головы скатился шелковый платок;
На груди сорочка ходит ходуном,
И коса сползает по плечу ужом.
А за печкой кто-то нехотя ворчит:
Знать, другой хозяин по ночам не спит!
На мужа с женою смотрит домовой
И качает тихо дряхлой головой:
<���«…> Только вот хозяйка нам не ко двору:
Больно черноброва, больно молода,
На сердце тревога, в голове – беда!
Кровь-то говорлива, грудь-то высока…
Мигом одурачит мужа-старика…
Знать, и домовому не сплести порой
Бороду седою с черною косой <���…>
Всей косматой грудью лягу ей на грудь
И не дам ни разу наливной вздохнуть,
Защемлю ей сердце в крепкие тиски:
Скажут, что зачахла с горя да с тоски».
Мы находим у Мея и еще одно стихотворение тем же шестистопным хореем с женской цезурой – «Русалка» (1850–1856), в котором также сплетаются мотив соблазнения с мотивами народных верований в нечистую силу, христианские представления – с языческими (вспомним и о названии троицкой недели – русальная), также чередуются взаимонаправленные движения сверху вниз и снизу вверх:
<���…> Ветер по дуброве серым волком рыщет;
Молния на землю жгучим ливнем прыщет;
И на голос бури, побросавши прялки,
Вынырнули со дна резвые русалки…
Любо некрещеным в бурю-непогоду
Кипятить и пенить жаркой грудью воду…
(Ср.: Грудь под поцелуи, как под рукомойник. – К.П.)
<���…> Чу! переливаясь меж густой осокой,
По воде несется благовест далекой —
Благовест далекой по воде несется
И волною звучной прямо в душу льется.
Видится храм божий, песнь слышна святая,
И сама собою крест творит десная…
И в душе русалки всенощные звуки
Пробудили много и тоски и муки,
Много шевельнули страсти пережитой,
Воскресили много были позабытой…
Вот в селе родимом крайняя избушка,
(Ср.: край города в «Воробьевых горах».)
А в избушке с дочкой нянчится старушка:
Бережет и холит, по головке гладит,
Тешит лентой алой, в пестрый ситец рядит…
(Ср.: ситцы.)
Да и вышла ж девка при таком уходе:
Нет ее красивей в целом хороводе…
Вот и бор соседний – там грибов да ягод
За одну неделю наберешься на год;
(Ср.: бога нет в бору.)
А начнут под осень грызть орехи белки —
Сыпь орех в лукошки – близко посиделки.
Тут-то погуляют парни удалые,
Тут-то насмеются девки молодые!..
Дочь в гостях за прялкой песни распевает,
А старуха дома ждет да поджидает;
Огоньку добыла – на дворе уж ночка —
Долго засиделась у соседей дочка…
Оттого и долго: парень приглянулся
И лихой бедою к девке подвернулся;
А с бедою рядом ходит грех незваный…
Полюбился парень девке бесталанной,
Так ей полюбился, словно душу вынул,
(Ср.: Расколышь же душу! Всю сегодня выпень.)
Да и насмеялся – разлюбил и кинул.
Позабыл голубку сизокрылый голубь —
(Среди прочего и символ Св. Духа – сходящего на Троицу. – К.П.)
И остались бедной смех мирской да прорубь…
Вспомнила русалка – белы руки гложет;
Рада б зарыдала – и того не может;
Сотворить молитву забытую хочет —
Нет для ней молитвы – и она хохочет <���…>
Те же темы старости – молодости, соблазнения – порчи, сплетенные с представлениями о нечисти, появляются в стихотворении Мея «Вихорь» (1856), написанном трехстопным хореем, но восьмистишиями:
<���…> Солнце так и жарит,
Колет, как иглою;
Стелется на поле Дым, не
то туман;
С самой зорьки парит —
Знать, перед грозою;
Скинешь поневоле
Душный сарафан.
Разгорелась жница:
Жнет, да жнет, да вяжет,
Вяжет без подмоги
Полные снопы…
А вдали зарница
Красный полог кажет…
Ходят вдоль дороги
Пыльные столпы.
(Напомним, что слово «бурун» употребленное в «Воробьевых горах» в волжских диалектах имеет значение «коловоротный ветер, сильный вихрь».)
Ходят вихри, ходят,
Вертятся воронкой —
Все поодиночке:
Этот, тот и тот —
Очередь заводят…
А один, сторонкой,
К Дониной сорочке
Так себе и льнет.
Оглянулась девка —
И сама не рада:
Кто-то за спиною
Вырос из земли…
На губах издевка,
А глаза без взгляда,
(Ср.: На лугах лица нет, / У прудов нет сердца, бога нет в бору.)
Волосы копною,
Борода в пыли.
<���…> Головою машет —
Доне говорит:
«Ветерок поднялся —
Славная погодка!
Светится зарница
Среди бела дня;
Я и разыгрался…
Белая лебедка,
Красная девица,
Полюби меня!»
<���…> «Что ж не молвишь слова,
Что не приголубишь?
Аль еще не знаешь,
Что такое страсть?
Полюби седого:
(Ср.: Я слыхал про старость…)
Если не полюбишь,
И его сконаешь,
И тебе пропасть» <���…>
В связи с «буруном» в «Воробьевых горах» упомянем еще «Бурю» (1853) Н. Некрасова (так же мотив соблазнения, тот же шестистопный хорей с женской цезурой).
Напрашивается и ряд сопоставлений «Воробьевых гор» с «Под дождем» (1856) А. Майкова, который, похоже, также ориентировался и на «Бурю» Некрасова. Здесь также прогулка возлюбленных в лесу («далеко от дома»), дождь, проливающийся через хвою, капли, падающие на грудь, и т. д.
Под дождем
Помнишь: мы не ждали ни дождя, ни грома,
Вдруг застал нас ливень далеко от дома;
Мы спешили скрыться под мохнатой елью…
Не было конца тут страху и веселью!
Дождик лил сквозь солнце, и под елью мшистой
Мы стояли точно в клетке золотистой;
По земле вокруг нас точно жемчуг прыгал;
Капли дождевые, скатываясь с игол,
Падали, блистая, на твою головку,
Или с плеч катились прямо под снуровку…
(Ср.: Грудь под поцелуи, как под рукомойник…)
Помнишь – как все тише смех наш становился…
Вдруг над нами прямо гром перекатился —
Ты ко мне прижалась, в страхе очи жмуря…
Благодатный дождик! Золотая буря!
Интервал:
Закладка:
