Дмитрий Ненюков - От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920

После круга состоялся съезд трех атаманов, Донского, Кубанского и Терского. Тут прошло все гладко и, кажется, больше пировали, чем разговаривали. Я заходил в вагон атамана Богаевского и разговаривал с ним. Богаевский был неглупый человек, но слабохарактерный и легко поддающийся посторонним влияниям. Конечно, ему было очень далеко до своего предшественника Краснова. Тот представлял из себя силу, а Богаевский был простым игралищем в руках партийных дельцов.

В июле я был неожиданно вызван в Таганрог, куда была перенесена Ставка главнокомандующего, и поспешил поехать, так как мне уже надоело толкаться без дела, однако, к моему удивлению, адмирал Герасимов, меня вызвавший, очень извинился за беспокойство и сказал, что это произошло по недоразумению. Потом я узнал, что в Таганроге были недовольны Саблиным, который в это время уже снова командовал в Севастополе, так как Крым был уже оставлен большевиками, и решили назначить меня на его место, но Саблин приехал и успел реабилитироваться. Так как моя жена еще не оправилась от своей болезни, я решил вернуться в Ессентуки, чтобы после ее выздоровления взять любое место, которое мне представится.

В это время Добровольческая армия была в апофеозе своей славы. Войска шли вперед почти без сопротивления. Высчитывали уже время, когда займут Москву, и даже обсуждали церемонию торжественного въезда. Даже многие офицеры, бившие баклуши в тылу, спешили вернуться в свои части, чтобы можно было сказать, что и они пахали. Я недолго прожил в Ессентуках и в начале августа получил телеграмму от своего сослуживца и бывшего флаг-офицера из Таганрога, гласящую, что я на днях буду назначен командующим флотом Черного моря. Я не особенно поверил этой телеграмме, так как мои отношения с Герасимовым были самые безразличные, а Деникин лично меня не знал, однако через несколько дней мой вызов в Таганрог повторился. Я сейчас же поехал и теперь уже на вокзале был встречен чающими движения воды несколькими офицерами с поздравлениям по случаю нового назначения. Я сейчас же поехал к Герасимову, и он мне официально заявил, что я назначаюсь командующим флотом, а Саблин остается главным командиром Севастопольского порта с подчинением мне. Он мне при этом сказал, что со своей стороны настаивал на смене Саблина, о чем писал и адмирал Колчак, но что главнокомандующий придумал эту комбинацию, чтобы не обижать Саблина.

Признаюсь, эта комбинация для данного времени была действительно самая неудачная, так как один из нас двоих был безусловно лишним и, конечно, командующий флотом, так как флота еще не было, а были отдельные испорченные за время революции суда, которые нужно было все отремонтировать и поставить в строй. Во время войны и до нее у нас действительно существовала подобная же организация, но тогда командующий флотом предводил в бою и занимался операциями, тогда как главный командир был начальником тыла. Теперь же операций почти не было.

Однако рассуждать мне не приходилось, а нужно было исполнять то, что приказывают. На другой день я представился генералу Деникину.

Главнокомандующий жил в Таганроге в обстановке, уже более соответствующей его высокому званию, но все же весьма скромно. Он занимал небольшой особняк, просто меблированный, любил гулять пешком, без всякой свиты, и развлекался купанием в море. Аудиенция была непродолжительная: я присутствовал при докладе адмирала Герасимова, по окончании которого генерал Деникин выразил мне надежду, что я приведу флот в порядок. На этом мы и простились. Далее начались переговоры с адмиралом Герасимовым относительно составления штатов штаба. Начальником штаба ко мне был назначен контр-адмирал Бубнов, человек очень талантливый, но склонный к интригам. Впоследствии мне пришлось сильно пожалеть, что я согласился на это назначение, но в то время выбирать было чрезвычайно трудно, так как я почти не знал личного состава Черноморского флота. Флаг-капитаном по оперативной части Герасимов мне подсунул капитана 2-го ранга Родионова, [358]от которого он хотел избавиться сам. Это был человек неглупый, но с огромным самомнением. Остальных офицеров мне предоставили выбрать самому в Севастополе.

В Таганроге я пробыл два дня в различных хлопотах и успел повидать некоторых знакомых: генерал Трухачев, мой сослуживец по Ставке, был дежурным генералом в штабе главнокомандующего и жил с семьей в хорошей и удобной квартире. Генерал Тихменев, также сослуживец по Ставке, был начальником военных сообщений. Генерал Лукомский был председателем совета при главнокомандующем, составленного из общественных деятелей. Мне пришлось даже присутствовать на одном из заседаний совета, когда обсуждался вопрос о распределении мариупольского угля между различными учреждениями и в том числе флотом. Совет состоял из нескольких десятков членов. Первую скрипку в нем играли кадеты Федоров [359]и Астров [360]и, по мнению многих, приносили немало вреда. Этот совет, будучи совещательным органом при главнокомандующем, выполнял функции законодательного учреждения, и ему приписывают бюрократизацию и омертвение живого организма Добровольческой армии, действовавшего прекрасно, пока армия была маленькой и все было основано на доверии.

Как я уже упоминал, телеграфная и почтовая связь во время Гражданской войны действовала очень неисправно, вследствие чего централизация была физически невозможна, а совет, памятуя прежние российские порядки, не хотел считаться с новыми условиями жизни.

Кажется, на другой день моем по приезде в Таганрог я рано утром сидел и пил кофе на террасе гостиницы, как вдруг услышал свое имя с улицы. Оборачиваюсь и вижу какого-то старичка в поношенном штатском платье и довольно жалкого вида.

– Не узнаёте?

– Нет.

– Юрий Данилов. [361]

– Да что вы говорите!

Присмотревшись, я, конечно, узнал его, но как он переменился за два года, что я его не видел. Почти совершенно седая голова и худоба, как у голодающего индуса. Он, конечно, сейчас же подсел ко мне и рассказал свою историю. Он служил у большевиков, участвовал при заключении Брест-Литовского мира, а когда началась гражданская война, то сбежал от них и с большими затруднениями и опасностями пробрался на юг, в армию Деникина. Он подал прошение о приеме на службу и ожидал решения комиссии, которая занималась специально разбором поведения генералов и офицеров, служивших у большевиков.

На эту комиссию было очень много нареканий, и многие считали ее вредной для дела. С своей стороны, думаю, что это чрезвычайно деликатный вопрос. Большевистские шпионы кишели повсюду, и притом среди них были лица всевозможных профессий до царских генералов включительно. И тот и другой лагерь изобиловали провокаторами. Это по преимуществу были азартные игроки, которые ставили на карту свою честь и жизнь и иногда ухитрялись делать это несколько раз, переходя из одного стана в другой. Комиссия должна была браковать сомнительных лиц, но благодаря трудности подобной работы плохо разбиралась в делах и часто браковала хороших людей и весьма вероятно пропускала негодяев.