Станислав Хабаров - Сюжет в центре

Спокойный Валентин Николаев был думающим, одним из тех, что не бросок, на службу не напрашивается и от службы не отказывается. Достиг в КБ уровня зама руководителя отделения.

Невзоров был из прибористов, местный, участник войны. На стенде «Наши ветераны» было его фото с грудью в орденах. Он как бы законсервировался и много лет выглядел не старше, не младше. Был постоянным начальником сектора прибористов.

Чинаев Михаил (обычно между собой его называли Мишкой) личность талантливая и трагичная. Безукоризненно вежливый и внутренне сдержанный он был прекрасным специалистом в новой тогда области транзисторных схем, начинавший с нуля систему управления корабля «Восток». Полупроводниковая техника тогда меняла приборный мир и специалисты в этой области были на виду и со стороны выглядели умельцами вроде лесковского левши. И он закладывал за воротник. Причиной порока стала по его словам кошмарная история с его пропавшим братом, который был альпинистом и погиб в горах. Тут были как в хичкоковских историях свои ужасы, ожидания и несовпадения.

Чинаев создавал первые схемы командных блоков управления ориентацией. Он был отличным ведущим специалистом и скромным тружеником, и чудом не угодил в историю, которую называли в КБ «историей трёх мушкетёров», закончившуюся увольнением трёх сотрудников отдела: Заболуева, Пестряка и Доценко.

Судьба Чинаева не баловала, но и не отшвыривала. Он вечерами выпивал и этим крепко портил себе. Но оставался на плаву, то поднимаясь, то опускаясь, и в производственном росте поднялся до начальника отдела КБ.

Анатолий Мышлецов с виду был похож на бальзаковского стряпчего.

Спокойный и рассуждающий в конце 60-ых он в должности начальника группы без группы одним из первых ушёл из КБ. Какие-то связи и личные контакты и безусловные способности выносили его наверх. Он вскоре ушел от нас и стал Генеральным Конструктором систем связи.

Многие уходившие быстро вырастали вне КБ, потому что в КБ тогда было налицо перенасыщенный кадровый раствор, явное кадровое переполнение.

Колонцов пополнил отдел уже в КБ. Он был в годах, беспредметно говорлив и выступал на многочисленных в ту пору собраниях. В Мытищах от станции вела к Ярославскому шоссе центральная прямая улица Колонцова. На ней стоял памятник его отцу – герою Гражданской войны. Наш Колонцов не был похож на памятник отца, а тот в свою очередь видимо из-за усов походил на Чапаева. Был он одним из прочих, особо не выдавался и в поэму попал из-за рифмы с фамилией.

Впрочем в отделе было полно своих светлых личностей. Нельзя не упомянуть Игоря Шмыглевского, нашего «Эйнштейна Мценского уезда», тихони, интеллигента с вежливыми манерами, негромким голосом, часто краснеющего невпопад. Знал он многое, не только теорию, но и как обсчитать конкретный практический случай.

Трудно рассказывать о нашей разношёрстой отдельской публике. Это всё равно, как охарактеризовать отдельными фразами население страны. Люди были разные со своими аномалиями и флуктуациями. Теоретики, перешедшие в КБ из НИИ, представляли молодую поросль технической интеллигенции и, выражаясь высокопарно, тогдашнюю квинтэссенцию общества.

Башкин, Легостаев и Князев были замами Раушенбаха, а затем продолжателями его дела. Непонятно было: откуда у Легостаева необъяснимая сдержанность китайца? Позже выяснилось, что его тинейджерские годы прошли именно в Китае, куда был командирован его отец.

Первой защитой в отделе на моих глазах была защита Легостаева. После его успешной защиты собрались в ресторане речного вокзала в Химках. Там был опоясывающий длинный балкон, с которого открывалась акватория канала с судами, лодками и прогулочными катерами.

Лились речи застольного остроумия, подогреваемые коньяком, принесённым с собой ради экономии в тяжёлых винных бутылках.

Виктор Легостаев с его сдерживаемым характером достиг высших командных высот королёвской фирмы, стал первым вице – президентом, возглавил ряд важных проектов, в числе которых и «Морской старт».

Самым ярким и неповторимым для меня был Спаржин. Юра Спаржин был теоретиком. В наших маленьких праздниках он каждый раз поражал нас своим талантом импровизатора.

Его общение с сокурсниками напоминало лицейское братство. Физтехи были людьми нетривиальными. «Зашёл в воскресение к Ш., – рассказывал Спаржин, – и застал его за изготовлением автопортрета по необычной технологии. Он спроецировал фото негатив на чистый лист бумаги и закрашивал светлые места, заменяя фото процесс ручным. Получался похожий портрет, сводя творческий процесс к простому алгоритму».

Студенческое братство они поддерживали уже рассыпавшись по КБ и НИИ. Работа их, естественно, разобщала, а объединяло открытое внешнее творчество вроде КВН или их общей книги «Физики шутят» и «Физики продолжают шутить».

У них был острый язык. На дружеских пирушках у блюд или в их отсутствии на столе появлялись этикетки.

Они отправлялись в короткий служебный отпуск по любопытным местам с нетривиальными бытовыми решениями. В Пицунде с чудесным пляжем и реликтовыми соснами они селились рядом с госдачами первых лиц, в посёлке – «почтовом ящике» охраны дач. Рядом отдыхала грузинская интеллигенция. На пляже мы познакомились с юной Наной Джорджазе, и я даже затеял с ней спор: переплыву ли я за пару часов охраняемый залив?

Физтехи остались для мира «вещью в себе», если бы не вышли за пределы официальных горизонтов. Для Спаржина выход был связан с возникновением КВН; для Семячкина с новым переводом сонетов Шекспира, для Гаушуса с фотографией. Я же оседлал науч-поп.

Любой коллектив интересен сам по себе и заслуживает внимания. Любопытно узнать, что стало с этими людьми, куда увели их судьба и жизненные дороги?

Теперь можно только удивляться тому, как много было вокруг интересных людей. Откуда взялись они? Возможно, дело было в том, что важным считалось духовное начало, желание отличиться умом, забыв на время про тело. Присутствовал как бы духовный и телесный личный аскетизм во имя знания и идеи.

Люди были разные. Светлые головы, способные блистать а любой среде и местные исполнители, вплетавших своё усердие в коллективный труд. Растущий наш коллектив можно было поделить на местных и пришельцев. Пришельцам, казалось, всё по плечу – наука. техника, философия и мгновенная импровизация. Всё выходило беспроигрышно у них. Они были яркими, всесторонними дилетантами, способными многое углубить, но ограничиваясь поверхностным. На остальное просто не хватало времени. Они были подобны прыгуну, способному прыгнуть через ров, но прыгающим в прыжковую яму. Достойные стать крупными руководителями, они зачастую только надували щёки. А местные чаще шли в прибористы и испытатели – в практики и демонстрировали недюжинное упорство, достигая порой больших успехов.