Миньона Яновская - Вильям Гарвей

Для англичан же это соглашение означало создание независимого от государства церковного управления — таковы были требования пресвитерианства.

А парламент вовсе не хотел, чтобы церковь, управляемая «старейшинами» — представителями поместного дворянства и городского купечества, — выросла в самостоятельную и, весьма вероятно, враждебную общественную силу.

Но шотландцы вовремя выдвинули свое требование: английскому парламенту их помощь была в тот момент важнее всех церковных реформ! Парламент подписал соглашение.

Кромвель был недоволен: соглашение это противоречило его политическим и религиозным взглядам. Его не на шутку пугало двоевластие, которое могло установиться в стране. С другой стороны, он опасался недовольства армии, весьма разношерстной по своему общественному составу и религиозному характеру, — ведь армия была единственной реальной опорой революции.

Вот почему Кромвель был встревожен. Вот почему борьба партий в парламенте после битвы при Ньюбери сильно обострилась. А пока велись парламентские споры, Карл успел получить подкрепление в Ирландии.

Страна приходила в упадок. Помещичьи дома превратились в штаб-квартиры парламентских или королевских войск. Военные сборы, дороговизна, голод, безработица душили население, промышленность замирала. Народ требовал мира, то и дело возникали манифестации, в которых главную роль играла беднота, а это не входило в расчеты буржуазии. Нужно было что-то немедленно предпринимать.

И тут Кромвель проявил находчивость и оперативность, которые и подняли его над другими руководящими деятелями революции. После ряда мер, принятых парламентом по предложению Кромвеля, после того как он стал во главе кавалерии — основной силы армии, — в ходе событий наступил резкий перелом.

В 1644 году разыгралась самая кровопролитная битва за все время гражданской войны — битва при Марстон-Муре. Армия парламента вышла победительницей. А через год сражение при Нэсби окончательно решило судьбу короля. Роялистская армия была разгромлена наголову, военные силы Карла перестали существовать.

Гражданская война кончилась.

Король, однако, не пожелал сдаваться парламенту. Весной 1646 года, в ночь на воскресенье, развенчанный правитель Англии устроил небольшой тайный маскарад: осторожно пробравшись в один из колледжей Оксфорда, король сбрил свою знаменитую щегольскую бородку, остриг красивые волнистые волосы, поменялся платьем со слугой и в сопровождении двух приближенных вышел из городских ворот.

Через десять дней он вступил в Саутвелл, где в то время расположился шотландский лагерь, и сдался своим землякам.

С этой минуты Карл I перестал быть королем — он стал пленником.

На этот раз лейб-медик был забыт. Гарвей остался в Оксфорде, даже не подозревая о бегстве короля. Но с той самой минуты, как Карл утратил свободу, Вильям Гарвей вновь обрел ее.

Парламентские войска вошли в королевскую цитадель. Брент снова занял должность декана медицинского колледжа.

24 июня 1646 года Гарвей, потерявший все свое имущество, рукописи, жилище, усталый, уже старый, но все еще полный научных замыслов, вернулся в Лондон.

Поглощенный наукой, Гарвей никогда не думал о материальных благах, был крайне непрактичен, и если бы не один из его братьев, Элиаб, занимающийся, как и все остальные братья Гарвея, торговлей, Вильям Гарвей на старости лет остался бы без гроша и без угла.

Но Элиаб обладал теми необходимыми для практической жизни качествами, которых был лишен его знаменитый брат: деньги, которые Вильям заработал врачебной практикой, он пустил в оборот и обеспечил Гарвею безбедное существование. Что касается дома, Элиаб позаботился и об этом — он увез старшего брата в свой дом, в деревню Ламбет, неподалеку от Лондона, позже вошедшую в городскую черту.

Гарвей занялся эмбриологией.

Что же такое эмбриология и каково было состояние этой науки к середине семнадцатого века?

Сразу надо сказать: такой науки тогда не было. Были работы, посвященные этой отрасли естествознания, немногие отрывочные сведения и разрозненные факты. Основателем эмбриологии как науки явился Вильям Гарвей.

Эмбриология — это учение о развитии зародыша многоклеточных животных и растений.

Учением о зародыше и его развитии занимались многие древние философы. Еще Гиппократ наблюдал за развитием куриного яйца и сравнивал его с развитием человека. Много работ посвятил эмбриологии Аристотель, оставивший потомкам интересные исследования по этому вопросу. Великий древний философ считал, что природа постепенно переходит от неодушевленных тел к растениям, а от них — к животным. Эта сторона его учения вполне правильна. Но все его объяснения носят идеалистический характер и далеки от истины: усложнение организмов он объясняет усложнением деятельности души.

Большой трактат о развитии яйца написал учитель Гарвея Фабриций, работы которого и продолжил Влльям Гарвей.

Фабриций занимался изучением развития цыпленка, уделяя вопросам эмбриологии в период пребывания Гарвея в Падуе, пожалуй, больше всего времени.

Аристотель считал, что зародыш цыпленка развивается из желтка. Фабриций долго наблюдал за развитием куриного яйца, добросовестно и подробно описал его и пришел к выводу: зародыш начинается не из желтка, а из белка. Вывод достаточно смелый со стороны Фабриция: он опровергал неопровержимого Аристотеля. Но в конце концов из желтка или из белка — не в том была суть. Конечно, важно проследить зарождение жизни у самых ее истоков, но гораздо важнее другое…

В тогдашней науке широко распространилось мнение о возможности самопроизвольного зарождения многоклеточных форм: червей, насекомых и т. д. Нужно было опровергнуть это лженаучное мнение, не так далеко ушедшее от гомункулюсов Парацельса. Нужно было доказать, что все живые существа возникают от себе подобных, обязательно проходя в своем развитии стадию яйца. Во всех без исключения случаях.

Эту задачу и взял на себя Гарвей.

Представление о том, что некоторые животные могут рождаться из ничего, сами по себе, самозарождаться, было еще широко распространено не только во времена Гарвея, но и много десятков лет спустя.

Теория самозарождения продолжала существовать и в девятнадцатом веке, когда далеко позади остался тот знаменательный для науки день, в который привратник городской ратуши в Дельфте — Антоний Лёвенгук — впервые направил отшлифованную им линзу на каплю дождевой воды и увидел в ней крохотных животных. Животные эти бегали в непонятной суматохе, вели какую-то жизнь, несмотря на их непомерно малые размеры. Это были микробы. И эти микробы, как наблюдал Левенгук, размножались — они делились на еще более крохотные, но как две капли воды похожие на своих родителей микробики. Никакого самозарождения тут и в помине не было!