Виталий Станцо - То был мой театр
- Название:То был мой театр
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Виталий Станцо - То был мой театр краткое содержание
То был мой театр - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
На сцене в начале спектакля полукружьем стояли актёры. На мужчинах - поношенные пиджачишки да брюки, уходящие штанинами в кирзу. На бабах - ватники поверх линялого ситца. У всех в руках - тоненькие березовые стволы примерно в полтора человечьих роста. На верхних концах этих берёзок - игрушечные избушки, у кого-то вроде даже клуб, сельпо, церквушка...
Тихо покачиваются берёзки, и так же тихо, вполголоса хор выводит неторопливую частушку про своё житьё-бытьё. Невесёлое, но - небезнадёжное. Последние слова запева:
Да не будьте простоваты,
Понимайте, что к чему...
В специально проделанные в сцене отверстия устанавливаются березки, и на сцене возникает рощица. Актёры расходятся но местам.
Справа у рампы семеро: Федор Кузькин (его играет Валерий Золотухин), худющая жена его Дуня (Зинаида Славина) и пятеро ребятишек лет так от четырёх до десяти. Семья. Над их головами - очень низкий деревянный полог, - домишко Кузькиных на ладан дышит. Тесно прижались друг к другу шесть фигурок на лавке.
В глазах Дуни страх: с чём-то пожаловал неудачливый её муженёк. Кузькин - трезвый как стёклышко, объявляет жене о своём решении уйти из колхоза; приводит немудрёный расчёт, ободряет: мол, проживём, мать!.. А она боится - жизнь научила. Помнит, как перед войной ешё, в тридцать седьмом, неудачно сострил Фомич: "Потребсоюз" обозвал потрёпсоюзом. По делу сострил, но - Фомича забрали и, как пишет Можаев, "судила его тройка..."
Как многие заключённые, ушёл Кузькин добровольцем на фронт. "Принёс он с войны орден Славы и две медали. А оставил три пальца правой руки. Если счастье в труде - Фомич счастливый человек"... И этого-то прямого, весёлого человека жизнь научит всему - и работу любую справлять, и подворовывать по мелочи...
СЦЕНЫ И3 СПЕКТАКЛЯ "ЖИВОЙ"
И.Бортник - Спиря Воронок, В.Шаповалов - Гузенков.
И здесь - сцена суда! Т.Жукова, В.Золотухин, М.Полицеймако.
"А ты и есть паразит!." Ю.Смирнов в роли Пашки Воронка.
Собрался Фомич (В.Золотухин) в райцентр. Отнюдь не из небесной лейки поливает его дождичком один из персонажей Р.Джабраилова.
Кузькин умён и независим в меру. Рассчитывает не только на руки и голову свою, но и на новые времена. А Дуня - боится. В том актёрский контрапункт первой сцены. А тут ещё (у Можаева этого нет) голодный Домовой вылазит из-под печки (артист Р. Джабраилов). Натуральный домовой - при длинном хвосте с кисточкой на конце и с противным таким, скрипуче-визгливым голосом. "Что, гад-Федька, - вопрошает он, - опять меня не кормишь?!" "Цыц" - одёргивает его Дуня - Славина и - крёстным знаменьем Домового, крёстным знаменьем! Кузькин тоже руками замахал и крепкое словцо отпустил. Домовой ныряет в подпол, кто-то из ребят захлопывает дверцу, так что снаружи остается лишь копчик зажатого хвоста, и над залом усиленный микрофонами несётся истошно-мартовский кошачий вопль: "Мя-я-а-а-а..." Зал смеётся. Но невесёлый этот смех...
По другую сторону сцены совещается районное начальство (артисты Петров, Колокольников, Антипов, естественно). Решают, что делать с Кузькиным. "Обломаем рога-то враз и навсегда"... "А у меня и рогов-то нету, - думает Фомич. - Всё уже обломано... Поскольку я комолый, мне и бояться нечего". И действует соответственно.
Не отпустить Кузькина из колхоза, а исключить, выгнать его показательно решили Мотяков и К°. Не вышло но закону - повернём иначе, выживем Живого, чтобы сам от полнейшей бескормицы сбежал. Придумал, к примеру, Кузькин себе приработок: стал выкашивать заросшие тальником делянки, выделенные колхозникам под покос. Гузёнков тут как тут. И накрылась косьба! Приусадебный кузькинский участок Воронок велел распахать аж под самое крыльцо - Живой и тут сумел вывернуться. И всё же борьба неравная, туго Федьке.
Театр сумел показать это всё с такой беспощадной правдивостью, что диву даёшься! Не было ничего подобного на русской сцене ни до, ни после, хотя известны и другие классные спектакли по "деревенской прозе": "Три мешка сорной пшеницы" В.Тендрякова в БДТ у Г.А.Товстоногова, "Прощание с Матерой" по В.Распутину - в молодёжном Театре-студии В.Спесивцева, многократно помянутые выше, хоть и позже появившиеся "Деревянные кони" у Любимова...
"Живой" - спектакль страшный. Правдивости страшной и силы страшной. И при том - не безысходный. Скорее - лихой, лихой не от "лихо", а от лихости, местами - бесшабашно, загульно весёлый! Вот, к примеру, сцена, в которой Пашка Воронок с подручными приходит к Кузькину описывать хилое его имущество. Ружьишко, без которого не перезимовать, Кузькин предусмотрительно припрятал, козу продал. Единственное, что может забрать Воронок (его-то и играет Юра Смирнов), это старый, ещё довоенной поры велосипед. Две бабы (артистки М.Полицеймако и Т.Лукьянова) сопровождают Воронка. Им непередаваемо стыдно. Но -"надо", и они тоже бубнят "правильные" слова, выполняют возложенную на них позорную миссию.
Формально во главе комиссии - Настя Протасова, инспектор райфинотдела, "большеносая, стареющая дева по прозвищу Рябуха", этакая простецкая баба при исполнении. Это Настя (М. Полицеймако) и натыкается на неумело припрятанный Дуней кошелёк с выручкой за козу. И вопреки ожиданиям оцепеневшего Кузькина, отзывает Дуню в сторонку, отчитывает её: мол, не след хранить в тряпье облигации. И суёт в руки драгоценный для кузькннского семейства кошелёк.
"Ай да Настёнка, ай да Рябуха! Совесть какая! Гляди-ка ты..." - беззвучно кричит Фомич, и не только вера в правоту свою в нём крепнет - вера в людей, в советскую власть.
А воронки и мотяковы всех рангов - они-то и есть антисоветчики, способные опошлить любую идею, омертвить всё живое ради мелких, своекорыстных не целей даже - сиюминутных собственных выгод...
Вернёмся, впрочем, к спектаклю. Заканчивается сцена ареста кузькинского имущества. Воронок преисполнен собственной значимости: другого ничего нет - ласипед возьмём! Торжествует тупая вседозволенность - выводит из кузькинской каморки обшарпанный велосипед гордый делом своих рук Воронок. У артиста высоко поднята голова, "государственность" на лице, высвечены прожектором златые кудри. Смирнов не вскакивает на велосипед, не седлает его, а возносит себя на кожаное сиденье. И медленно, чуть вихляя, едет меж деревцами, распевая торжественную песнь.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: