Юрий Оклянский - Оставшиеся в тени

С уважением А. Карягина (Карягина Александра Александровна)».

Теперь уже все меньше остается шансов получить отклик от неизвестных ранее участников тех давних событий. Время делает свое безжалостное дело.

Тем более интересна такая весть из Ленинграда, с которым вообще, если сравнивать с Москвой и по архивным материалам судя, меньше были общественно-литературные связи Б. Брехта 30-х годов.

В последующих письмах А. А. Карягина сообщала:

«…очень рада, что Вы написали, хотя я и не сомневалась, что это будет.

Могу Вам помочь — у меня есть фотография М. Штеффин… На все интересующие вопросы я отвечу… Моя девичья фамилия — Раковщик (род. 7/XI 1907 г.). Я — юрист, адвокат.

В письмах она звала меня Саша, мужа — Коля, дочь — Инга. В доме у нас (по этому адресу) бывала неоднократно. Могу назвать людей, которые ее знали, если живы, то в Москве.

Чтобы Вам написать, мне нужно вернуться в ту жизнь. Это трудно, — я соберусь и все сделаю. Не задержу…»

«…Боюсь, то, что я сообщу, — писала в дальнейшем А. Карягина, — вступит в противоречие с образом, который у Вас сложился о Грете, а отчасти, возможно, и официальной версии о Брехте. Она обрисована плоской, как на старой иконе, а это не так.

Нужно вернуться к 20–30-м годам. Тогда был иной накал, казалось, что вот-вот будет мировая революция и мир на земле, что фашизм — это не страшно. Взгляды на мораль и личные отношения были чище, но свободнее. Влияние А. Коллонтай, ее статей и подобных воззрений сказывалось на молодежи. Фактические браки закон признавал.

Вот на фоне этой мешанины я и встретилась с Гретой.

Кроме того интернациональные связи поощрялись и были проще, ближе и искреннее, чем это стало уже несколько лет спустя.

Я с мужем училась в ЛГУ, на юридическом. В 1929 поженились, в 1930 родилась дочь. Он был прокурор, а с 1939 г. военный, по день гибели в действующей армии в 1942 г. При обкоме ВКП(б) была лечкомиссия. Вот в мае 1932 г. он приобрел мне путевку в Крым, в санаторий «Красное знамя» — это Мисхор. «Дюльбер» — это старое турецкое название здания.

Я попала в комнату с Галиной Тимофеевной Грибановой. Это — сестра писателя Грибанова Бориса Тимофеевича (серия «Жизнь замечательных людей» — «Фолкнер», «Хемингуэй» и др.). Она живет в Москве…

Через какой-то срок в санаторий прибыла группа немцев, и к нам поселили Грету. Она тогда ничего примечательного не составляла. Девушка двадцати четырех — двадцати пяти лет. Молодая! Приехала она с Карлом Феркельманом как его подруга. Он — из руководящих партработников Берлина, член ЦК КПГ. Хотя ее быстро из нашей комнаты переселили, мы продолжали дружить. Грета тогда еще только осваивала русский язык, а наши с Галей познания в немецком равнялись университетскому курсу. Грета была очень живая, веселая… Мы дружили с немцами, за ними был ореол работников Коминтерна, да и они очень радовались отдыху и знакомству с обыкновенными советскими людьми. Грета учила нас песням Буша, мы пели «Красный Вединг» и др. В курзале, для всех санаториев, Карл Феркельман и Вальтер Дуддинс делали доклады о Германии, о борьбе их компартии с фашизмом. Переводил наш отдыхающий, Вышинский Петр Емельянович, он жил в Москве… Научный работник, но молодой…

Грета все стенографировала для Феркельмана, чтобы он мог пользоваться материалом. Я дружила с Вальтером Дуддинсом. Не помню — как, но путевку мне продлили, и мы в Москву вернулись вместе. Вскоре Грета потеряла связь с Карлом: то ли его послали в другое место, то ли арестовали, и он погиб в фашистской тюрьме. Она очень тяжело переживала утрату Карла, и, пожалуй, я одна знала эту часть ее жизни.

Вальтер Дуддинс перешел на нелегальное положение, и обмен письмами у нас шел через Грету, так что это было еще одной из основ нашей переписки.

С того времени и по XII.1937 г. Грета мне писала не реже одного раза в неделю, мы с мужем со словарем читали о всей партработе и о ее жизни.

Весной 1935 года она приехала с Брехтом, он жил в гостинице, она у меня. Она опять была очень оживленной, говорила только о Брехте. Познакомила с ним: он был сдержан при посторонних, с ней держался официально.

Она говорила, что очень любит Марию Остен, что у них одна судьба, но Брехт — другой человек, чем Кольцов. Она мирилась с должностью секретаря, но очень страдала и от меня этого не скрывала.

В клубе писателей по ул. Воинова, а это рядом с моим домом, К. Федин принимал Брехта. Присутствовала вся литературная молодежь — Б. Лихарев, О. Берггольц, Г. Гор и др. Мы в одно время учились в ЛГУ.

Грета со всеми знакомилась, поясняла нам творчество Брехта, которое в ту пору не очень было доходчиво.

В это время она бывала у В. Стенича…

В 1964 и 1967 гг. я искала в Копенгагене ее могилу, так как понимала, что с ее здоровьем войну она не перенесла…

Письма из Дании были все такие же объемные и дружеские, и печатала она на такой бумаге, о которой Вы писали.

В 1935 г. через секретарей Г. Димитрова я узнала, что В. Дуддинс в 1934 году арестован германскими фашистами и осужден к 3 годам за участие в Гамбургском вооруженном восстании. Там он и погиб где-то.

Так как у меня был отчет о работе Тюрингской парторганизации, составленный Дуддинсом, — 27.III — 1961 г., я послала его в Берлин, а 14.IV — 1961 г. получила от проф. доктора наук Бруно Кайзера из Института марксизма-ленинизма при ЦК партии ответ. Сейчас я пошлю им фото, чтобы они увековечили своих товарищей; Вам тоже пришлю…

Кроме фотографий, о Грете у меня ничего не осталось. Все ее письма я уничтожила в XII — 1937 года, что тогда творилось — Вы знаете. Из ее подарков сохранилось только три учебника английского языка Палмера (изд. Токио), да и то дарственные надписи стерла…

Ну, что Вам написать о Грете? Была молодость. Помню, в Крыму ночью забрались в розарий («Чаир» он назывался) и воровали цветы. Она звала меня Blumenbesprizornik, то есть «Цветочный беспризорник». Это — после того, как она смотрела фильм «Путевка в жизнь» — о беспризорниках.

Она была необычным человеком. Ведь почти ничего нельзя! Веселая, любила солнце (ей нельзя), море (ей нельзя) и т. д. А она… Всегда без денег, а свою одежду раздаривала, как сувениры. Была строга и сентиментальна. Моей маленькой дочери привезла платье, беретик и сказала, что это не от нее…

Я вижу ее, светлую, с легкими пушистыми волосами, в синем сарафане, всегда с улыбкой, всегда с желанием кому-либо и чем-либо помочь».

Естественно, обратился я и по московскому адресу, который сообщила в том же письме А. А. Карягина.

Галина Тимофеевна Грибанова добавила несколько красочных подробностей, которые схватывает глаз человека ее профессии.

Художник-декоратор, к весне 1932 года она только окончила Грузинскую Академию художеств. И по путевке, которую добыл выпускнице отец — старый большевик, прибыла в крымский санаторий «Красное знамя». А тут и закрутилось-завертелось все так, как описывала А. А. Карягина. И на этюды выходить, как первоначально думала, времени почти не оставалось.