Бенгт Даниельссон - Гоген в Полинезии

странно слышать, будто «я сам себе приношу вред своим высокомерием»... Людей,

которые могут быть мне полезными, очень мало. Я их знаю и никого из них, по-моему, не

обидел. Что до тех, кто может мне навредить - Писсарро и компания, - то их кудахтанье

вызвано скорее моим талантом, чем нравом. Как я ни слежу за выражением своего лица,

всем оно кажется снисходительным, будто это моя вина. И черт с ним! Нет смысла

втираться в милость у идиотов - и у меня есть основания презирать большую часть

человечества» 20.

Конечной причиной бесспорной самоуверенности, самовлюбленности и эгоизма Поля

Гогена была, разумеется, его нерушимая вера в свой талант и призвание, его твердое

убеждение, что он великий художник. И задним числом хочется согласиться с одним из

друзей Гогена, тоже членом кружка символистов, который говорил, что его «эгоизм был

оправдан, ведь это был творческий эгоизм» 21. Потрясающая самоуверенность Гогена

хорошо объясняет и другую важную черту его характера: неистребимый оптимизм, из-за

которого он часто поступал безрассудно и иногда преждевременно праздновал победу. Его

неизменные провалы объяснялись не ограниченностью и не детским простодушием, как

это может показаться, а тем, что он требовал от современников, чтобы они так же

понимали и ценили его творчество, как он сам.

Услышав, что Гоген решил навсегда уехать в Южные моря, Морис тотчас выразил

свое сочувствие и одобрил этот смелый шаг, продекламировав строки Малларме:

Тоскует плоть, увы! к чему листать страницы?

Все книги прочтены! Я чувствую, как птицы

От счастья пьяны там, меж небом и водой.

Бежать, бежать! Ни сад, заросший лебедой -

Пусть отражался он так часто в нежном взоре, -

Не исцелит тоску души, вдохнувшей море,

О ночь! ни лампы свет, в тиши передо мной

Ложащийся на лист, хранимый белизной,

Ни молодая мать, кормящая ребенка.

Уходим в плаванье! Мой стимер, свистни звонко

И в мир экзотики, в лазурь чужих морей,

Качая мачтами, неси меня скорей.

(Перевод с французского В. Левика)

Сам Гоген был настроен куда более трезво и деловито: он не замедлил осведомить

Мориса, во сколько обойдется эта южноморская мечта, а заодно признался, что пока у

него, увы, нет денег даже на еду. Правда, заверил он Шарля, ему только что пришел в

голову отличный способ раздобыть средства на дорогу. Теперь Гоген задумал отправить

все свои непроданные картины или, во всяком случае, лучшие из них на аукцион в Отель

Друо. Но для успеха аукциона надо было, чтобы несколько крупных газет и журналов как

следует разрекламировали его. А для этого в свою очередь требовался свой человек и

поборник в журналистских кругах. Лучше всего такой квалифицированный, как Морис. К

чести последнего надо сказать, что он делом подтвердил, как искренне восхищается

Гогеном, охотно взяв на себя нелегкие обязанности агента по рекламе. И сразу же сделал

очень удачный ход, заручившись поддержкой влиятельного Стефана Малларме.

Гоген стал завсегдатаем кафе символистов, к нему привыкли и с ним считались, но

зато начали портиться его отношения с радушным хозяином дома Шуффенекером,

которого он намечал себе в спутники. Шуфф давно привык к тому, что Гоген, не стесняясь,

покушается на его запасы сигар и спиртного, бесцеремонно распоряжается в доме, всюду

развешивает свои картины и приводит друзей во все часы суток, и кротко все переносил с

завидным самообладанием. Но теперь, увы, было похоже, что Гоген решил распространить

свои права и на жену Шуффа, женщину кокетливую и красивую. Во всяком случае, так

заключил Шуфф, хотя убедительных доказательств у него не было. И в конце января 1891

года дошло до разрыва. Правда, безграничное преклонение Шуффа перед гением Гогена и

тут оказалось сильнее всех прочих чувств: он вызвался и впредь заботливо хранить

картины Гогена, хотя выставил их автора за дверь. Окончательно отпал еще один участник

Гогеновой экспедиции в Южные моря.

За восемнадцать франков в месяц Гоген снял меблированную комнату на улице

Деламбр, между Люксембургским парком и Монпарнасским кладбищем. Этот выбор

объясняется не только низкой платой, но и тем, что в соседнем квартале, на улице де ла

Гран-Шомьер, был чрезвычайно дешевый ресторан, названный в честь владелицы «У

Шарлотты», куда ходили главным образом ученики разместившейся напротив частной

школы живописи - академии Коларосси. У этого ресторана было еще одно преимущество:

добрая хозяйка часто принимала у нищих художников картину в уплату за долг. И Гоген

стал здесь постоянным посетителем.

Шарлотта Карон, урожденная Футтерер, эльзаска по происхождению, и ее заведение

сыграли известную роль в жизни Гогена, вот почему стоит привести одно описание

ресторана:

«Как раз напротив «Коларосси» бросались в глаза две вывески, написанные на

металлических досках. На одной были изображены цветы, на другой - отлично

выполненные сочными красками плоды; автором первой был Альфонс Муха, второй -

Владислав Сливинский. Между вывесками открывался вход в маленькое помещение,

которое больше всего напоминало лавку парижского торговца картинами, так много

полотен всех форматов заполняло стены до самого потолка. Тут были очень интересные

вещи, а некоторые просто первоклассные... В завтрак и в обед сюда набивалось множество

народу, и стоял страшный шум. Слышалась французская, английская, польская речь.

Бархатные береты французов чередовались с поношенными польскими шляпами, и тут же

можно было заметить в изящном уборе головку красивой молодой англичанки... А в углу

напротив двери, за прилавком, сидела тучная мадам Шарлотта в желто-оранжевом платье с

розовыми цветочками. Роскошная прическа, черные брови и ресницы, ярко-синие глаза...

Она встречала входящих приветливой улыбкой; видно было, что все это добрые, близкие

друзья. Над головой мадам висел ее портрет, чудесная пастель работы Выспяньского, на

которой она была изображена в том же самом платье.

Летом все переходили в так называемый малый сад, огражденный высокой стеной.

Песок под ногами, клочок неба над головой да выполненный Выспяньским клеевой

краской большой пейзаж на одной из стен (словно задник небольшой сцены) - вот и все,

чем был примечателен этот сад. Фреска изображала Люксембургский парк с его газонами,

полный скульптур и декоративных балюстрад на фоне развесистых платанов, и фасад

дворца. Впереди - несколько девушек в итальянском национальном платье, любимые