Бенгт Даниельссон - Гоген в Полинезии

больнице на острове) он продолжал харкать кровью - «по четверть литра в день», по его

собственным словам. Правда, Гоген не сообщает, какой диагноз поставили два

измученных перегрузкой врача - хирург и терапевт, - составлявшие весь врачебный

персонал. Но современные специалисты, которых я спрашивал, все как один сходятся на

том, что симптомы указывают на сифилис во второй стадии. В таком случае, Гоген

заразился много лет назад. Впрочем, течение болезни могло быть ускорено бурной и

далеко не здоровой жизнью, которую он вел в Папеэте, не говоря уже о риске нового

заражения. Военные врачи сделали все, что могли, а именно: налепили ему горчичники на

ноги и поставили банки на грудь. Достоинство этого средневекового лечения заключалось

в том, что оно не могло повредить Гогену и не помешало его организму справиться с

недугом в силу естественной сопротивляемости. Главным же недостатком было то, что

пребывание в больнице стоило ему 12 франков в день. И как только прекратилось

кровотечение, он вернулся домой.

Сам Гоген утверждает, что в августе 1891 года, поднявшись на ноги, он покинул

Папеэте и бежал «в джунгли внутри острова». Все биографы поверили ему на слово и

поняли образное выражение буквально. За примером ходить недалеко; вот как его сын,

датский искусствовед Пола Гоген, в своей отличной книге об отношениях между

родителями описывает это паломничество отца: «Сперва он следовал по дороге,

проложенной его соотечественниками, потом уже ступил на бесхитростную, примитивную

тропу, ведущую в джунгли, где последние остатки коренного населения еще поклонялись

своим языческим богам, коим подвластны тайны природы и примитивной жизни» 64. Из

того, что уже говорилось выше, достаточно ясно видно, что в девяностых годах на Таити

никто не поклонялся языческим богам и не жил по старинке. И если уж говорить

начистоту, то Гоген при всем желании не смог бы укрыться внутри острова. Как Большой,

так и Малый Таити - как обычно именуют соединенные узенькой перемычкой две части

острова - на девять десятых состоят из могучих горных массивов, которые не только

необитаемы, но и, по большей части, неприступны. Взобраться даже на самые низкие

вершины и плато - чрезвычайно сложное и утомительное дело, потому что все время надо

прорубать себе путь сквозь высокий, в рост человека, папоротник. Большинство вершин

до сих пор никем не покорено - ни таитянами, ни европейцами. Только в одном месте

можно пересечь большой остров, если вы согласны несколько суток шагать по скользким

камням, выстилающим русла рек, зажатых между склонами глубоких ущелий, карабкаться

по головокружительным обрывам и переплыть горное озеро с ледяной водой. Обитаемая

часть Таити ограничена прибрежной полосой, ширина которой мало где превышает один

километр. И единственная на острове дорога вьется вдоль побережья. Во времена Гогена

ее восточный отрезок представлял собой всего-навсего виляющую по холмам верховую

тропу, и только на юге и западе можно было проехать на экипаже. Да и то при условии, что

путники внимательно следили за коварными корнями и за огромными камнями, которые

частенько падали или съезжали с крутых склонов.

Легко понять Гогена, когда он предпочел отправиться в деревню на удобной коляске

вдоль западного побережья, вместо того чтобы продираться сквозь папоротник в сердце

острова. Кучером был один из новых друзей Гогена, он же владелец коляски, Гастон Пиа,

который, несмотря на необычную фамилию, был самым настоящим французом. Он

преподавал детям в одной из школ на западном берегу, а во время летних каникул, как

обычно, приехал в Папеэте, чтобы вместе со всеми хорошенько отпраздновать 14 июля.

Учитель Пиа гостил у своего брата, который тоже учительствовал, но в городской школе.

В разгар праздника Гоген и познакомился с ними. Оба они увлекались живописью,

причем Гастон настолько преуспел, что его через несколько лет назначили преподавать

рисование в школу протестантской миссии в Папеэте. Чувство профессиональной

солидарности объединяло братьев с Гогеном, хотя они не могли взять в толк, как такой

слабый рисовальщик и плохой колорист мог получить «официальную миссию». И когда

Гастон после праздников собрался домой, он любезно пригласил Гогена к себе 65. Как и все

деревенские учителя на Таити, Гастон Пиа жил рядом со школой, которая находилась в

Паеа, в двадцати одном километре от Папеэте. Из его дома (нынешний учитель живет на

том же месте, правда, дом куда современнее и удобнее) Гогену открывался, бесподобный

вид на крутые вершины внутри острова. До берега было всего около ста метров, но лагуну

и море заслоняли густые заросли гибискуса, дома и сады. И когда Гоген хотел

полюбоваться самым красивым и живописным зрелищем во всем южном полушарии -

таким зрелищем был закат, когда солнце заходило за островом Моореа, - он, по примеру

туземцев, в сумерках шел на берег и садился на мягкий песок у самой воды.

Гоген прогостил здесь недолго, и мы знаем об этой поре немного: в Паеа он наконец-

то взялся за кисть и закончил по меньшей мере две картины, на одной - школьный

дворник-туземец за рубкой дров («Матамоэ», экспонируемая в Музее изобразительных

искусств имени А. С. Пушкина в Москве) 66, вторая - пейзаж. Вряд ли он близко общался с

туземцами, ведь ни Гоген, ни Гастон Пиа не говорили по-таитянски, и круг знакомых

доброго учителя составляли главным образом французские поселенцы. Поэтому, как

только Гоген почувствовал себя достаточно бодрым, он решил покинуть Паеа и найти

такое место, где мог бы скорее осуществить свой первоначальный замысел - жить, как

настоящий таитянин. Вероятно, его отъезд был ускорен тем, что в середине сентября

начинался новый учебный год: во-первых, у его радушного хозяина появилась уйма дел;

во-вторых, при таком шуме и гаме, какой устраивали школьники, ни о каком покое уже не

приходилось мечтать. Но сперва он из чисто практических соображений должен был

вернуться в свой исходный пункт, Папеэте - на всем острове только там была почта и

хорошие магазины.

В июльские дни Гоген познакомился в Папеэте кроме Гастона Пиа с вождем, которого

родители нарекли Арииоехау, но который по таитянскому обычаю много раз менял имя.

Для простоты я буду употреблять то имя, под каким его знали во времена Гогена, -

Тетуануи. Из восемнадцати областных вождей Таити он был самый профранцузски

настроенный и единственный, свободно говоривший на французском языке. В награду за