Бенгт Даниельссон - Гоген в Полинезии

газета будет выходить лишь при особой надобности». Другими словами, лидеры партии

открыто признавали, что без Гогена им трудно издавать боевой орган.

Всего во Французской Полинезии, как ныне называется колония, больше ста

островов. И если Гоген остановил свой выбор на Маркизском архипелаге, то прежде всего

потому, что он, как и девять лет назад, когда безуспешно добивался у Лакас-када

должности мирового судьи, был убежден - только там он найдет исконную туземную

культуру и развитое искусство. В 1895 году, когда Гоген вернулся на Таити и мысль о

Маркизах снова овладела его воображением, он точно знал, куда поедет: на Хиваоа,

второй по величине остров архипелага. Он и теперь, собираясь осуществить свою мечту,

не сомневался, что этот остров самый дикий и девственный, но в последнюю минуту,

очевидно, узнал что-то новое, потому что буквально накануне отъезда из Папеэте решил

предпочесть Фатуиву, «маленький островок, до сих пор находящийся чуть ли не на

каннибальской стадии».

Его опять ввели в заблуждение. А может быть, Гоген, как и перед первой поездкой в

Южные моря, слишком полагался на свое богатое воображение, пытаясь восполнить

пробелы в картине, которую мог себе представить, исходя из собранной им скудной

информации. Конечно, жизнь на Маркизах во многом была более дикой, чем на Таити. Но

это вовсе не потому, что тамошние жители лучше сберегли свои обычаи и нравы, а как раз

потому, что они начисто утратили старую культуру, не приобретя взамен из нашей,

западной, культуры и десятой доли усвоенного таитянами. Другими словами, они жили

как бы в культурном вакууме, и временами там царила подлинная анархия. В этой

трагической ситуации были повинны прежде всего тысячи европейцев и американских

китобоев. В первой половине девятнадцатого века они частенько наведывались на острова,

чтобы запастись свежей провизией и отвести душу после долгого плавания. Замечательное

радушие островитян, особенно женщин, вознаграждалось и полезными предметами -

гвоздями, топорами, стеклянными бусами, поношенной одеждой, мушкетами, порохом,

спиртными напитками. Но наряду с этим китобои одаряли туземцев венерическими

болезнями, оспой, туберкулезом, проказой и всякими эпидемическими заболеваниями,

которые неизбежно влекли за собой страшную смертность. Несчастные островитяне

просто не успевали прийти в себя между визитами, потому что больных и

нетрудоспособных макросов капитаны оставляли на берегу, и те старательно разносили

заразу даже в самые глухие долины.

На Гавайском архипелаге и островах Общества, тоже навещаемых китобоями, были, к

счастью, самоотверженные миссионеры и сильные местные вожди, которые хоть как-то

защищали туземцев от бесстыдства незваных гостей. У маркизцев же не было ни

защитников, ни сплоченности; многочисленные мелкие племена жестоко враждовали

между собой. На каком-нибудь маленьком острове можно было найти до десяти

раздираемых усобицами племен. Роковой политический раскол обусловливался

географическими особенностями. Острова сильно пересечены, и каждое племя было

заперто в своей долинке, тем более что барьерных рифов здесь нет и выходить в море

опасно и трудно. Те из высаженных на берег моряков, которые выздоравливали,

направляли свою энергию на то, чтобы обучить туземцев обращаться с огнестрельным

оружием. Первыми в кровавых усобицах гибли вожди и жрецы - они доблестно

возглавляли свои отряды. И постепенно вся политическая и общественная структура

маркизцев распалась.

Когда Франция в 1842 году включила Маркизские острова в свою колониальную

империю, население архипелага, составлявшее до первого визита китобоев полвека назад

восемьдесят тысяч, сократилось до двадцати тысяч. Французское правительство

аннексировало эти забытые богом острова только из стратегических соображений.

Поэтому оно ограничилось тем, что кое-где разместило жандармов, дав им трудно

осуществимый приказ: строя тюрьмы и заточая в них самых неисправимых злодеев,

прекратить усобицы, убийства и пьянство. Католические миссионеры из ордена Святого

Сердца с великим рвением и оптимизмом попытались внести более положительный вклад,

воспитывая детей в духе истинной веры. Но за пятьдесят лет они мало чего добились.

Немногие дети, доводившие учение до конца, быстро все забывали. Не помогли и

героические усилия одного католического епископа, который сочинил, напечатал и

распространил «нравоучительные стихотворения, в первую очередь предназначенные для

одной маркизской принцессы, но пригодные также для нравственного воспитания других

юных девиц».

Пеллендер, которого я уже цитировал, хорошо показывает, как действовали

миссионеры и чего они достигали:

«Хиваоа, подобно большинству мест, населенных антиподами, не обойден

богословами. Туземцы, как и повсюду в Океании, представляют собой компанию

непредубежденных циников, чьи религиозные убеждения определяются их интересами

или чувством юмора - или тем и другим вместе. Рядом действуют протестантские и

католические священники, и между двумя сектами непрерывно идет своего рода

гражданская война, в которой Библия заменяет пушечные ядра, а святая вода - картечь.

Каждый слуга божий с недоверием относится к своему ближнему, списки обращенных

ревниво охраняются... Поистине смехотворное соперничество, и каких только потешных

осложнений не бывает. Вот пример:

Простодушный маркизец, дитя дебрей, великолепный в своей живописной наготе,

роскошной татуировкой напоминающий итальянскую мозаику, встречает на пороге своего

дома благодушного, откормленного патера, достойного посланника и рьяного

приверженца римской церкви. После долгой беседы о христианской вере следует

предложение принять истинную веру. Маркизец колеблется. Чтобы отвечать требованиям

новой веры, он должен отказаться от «длинных свиней», надеть брюки, отвергнуть все

традиции своего рода.

Чем священник компенсирует эту жертву? Патер запинается. Но его начальники

велели ему ничего не жалеть ради спасения душ язычников. Он раскрывает красивый,

обитый латунью сундук и демонстрирует коллекцию шалей, ножей, часов и тому

подобное. Довод достаточно убедительный, чтобы и не такой остров, как Хиваоа, заманить

на верный и узкий путь. Као-ха! Ладно. По рукам. Простодушный опускается на колени и

приобщается к католической вере.

Проходят месяцы. Является протестантский миссионер. Он изящнее, чем

католический патер, щеголяет латунными пуговицами и золотой цепочкой. Обращенный