Виталий Дмитриевский - Шаляпин в Петербурге-Петрограде

разочарования первых сезонов в Мариинском театре, и уроки Дальского, и

впечатления от спектаклей петербургского Александрийского театра, и дружба с

московскими живописцами, и учеба у Мамонтова.

Ю. М. Юрьев вспоминал, что еще в 1895 году, когда он вместе с Дальским и

Шаляпиным часто ездил на благотворительные концерты, Шаляпин всегда очень

внимательно слушал то место в «Василии Шибанове» Алексея Толстого (это

произведение часто читал Юрьев), где фигурировал Грозный. «Он (Шаляпин.

— Авт. ) даже выучил этот кусок наизусть и не раз принимался цитировать его.

И вообще, как я припоминаю, его уже тогда занимал образ Грозного, как будто

он предвкушал своего Грозного из „Псковитянки"», — писал Юрьев.

...Наступал 1897 год. Шаляпин подготовил и спел партии Колена в «Богеме»

Д. Пуччини, князя Вязьминского в «Опричнике» П. И. Чайковского, Досифея в

«Хованщине» М. П. Мусоргского, Варяжского гостя в «Садко», Головы в

«Майской ночи» Н. А. Римского-Корсакова. Окрыленный успехом, Шаляпин

готовился к гастролям в Петербурге.

* * *

В столицу Шаляпин приехал уже не тем, кем был четыре года назад: теперь

он первый солист Московской оперы. В эти дни Шаляпину исполнилось

двадцать пять лет.

Гастроли оперы Мамонтова проходили в помещении Большого зала

Петербургской консерватории. В гастрольном репертуаре было четырнадцать

опер, в том числе пять Римского-Корсакова.

...Когда-то на месте Консерватории на нынешней Театральной площади

стояло монументальное каменное здание Петербургского Большого театра,

построенное еще в 1783 году. Позднее театр несколько раз перестраивался, и

наконец в 1891-1895 годах на его месте возникло здание Консерватории —

типичный образец «серой архитектуры» второй половины XIX века. Зал

Консерватории был неудобным, с плохой акустикой. «Зал-сарай» — как его

называли петербуржцы — представлял собой, по описаниям Шаляпина,

«длинный коридор с небольшой сценой в глубине».

В феврале 1898 года Мамонтовская опера была не единственным

гастролером в Петербурге. Напротив Консерватории, в Мариинском театре, где

из-за поста были прекращены спектакли русской императорской группы,

гастролировала немецкая опера, репертуар которой составляли в основном

оперы Вагнера. «Высший свет» стремился туда, спектакли шли с аншлагами.

Мамонтовской же опере отвели зал Консерватории, значительно уступавшей по

своим акустическим возможностям Мариинскому театру, и москвичи понимали,

что предстоит своеобразное состязание русской и немецкой опер в неравных

условиях. Вся атмосфера гастролей была проникнута полемическим духом.

24 февраля 1898 года Шаляпин выступил в «Псковитянке». В антракте

Владимир Васильевич Стасов кинулся к рампе, рукоплеща и восклицая:

— Да ведь это удивительно! Огромный талант! Такой Грозный! Я такого не

видел! Чудесно! Гениально.

Старейший критик, друг и соратник композиторов «Могучей кучки»,

вдохновитель художников-передвижников захотел немедленно познакомиться с

певцом. За кулисами Шаляпин услыхал раскатистый голос:

— Ну, братец, удивили вы меня! Здравствуйте же! Давайте познакомимся! Я,

видите ли, живу здесь, в Петербурге, но и в Москве бывал, и за границей, и,

знаете ли, Петрова слышал, Мельникова, и вообще, а таких чудес не видал. Нет,

не видал! Вот спасибо вам! Спасибо!

Говорил он громогласно, волнуясь и спеша, а сзади него стоял другой кто-то,

черноволосый, с тонким, одухотворенным лицом.

— Вот мы, знаете, пришли. Вдвоем пришли: вдвоем лучше, по-моему. Один

я не могу выразить, а вдвоем... Он тоже Грозного работал. Это Антокольский. А

я — Стасов Владимир...

Седобородый и седовласый великан — патриарх русского искусства

Владимир Васильевич Стасов, несмотря на преклонный возраст, поражал чисто

юношеской экзальтированностью и экспансивностью. В нем все было

преувеличено — огромный рост, могучая фигура, темперамент. Если Стасов

встречал единомышленников — доброта, щедрость, радость его не имели

границ. Так было и при встрече с молодым Шаляпиным.

Певец был польщен и счастлив. На следующий день после знакомства

Шаляпин пришел в Публичную библиотеку, где Стасов заведовал рукописным

отделом. «У Стасова не было своего отдельного служебного кабинета, —

вспоминал бывавший у него в библиотеке С. Я. Маршак. — Перед большим

окном, выходящим на улицу, стоял его тяжеловесный письменный стол,

огороженный щитами. Это были стенды с гравированными в разные Бремена

портретами Петра Первого... Гневные, полные воли и энергии черты Петра и его

боевой наряд придавали мирному уголку книгохранилища какой-то

своеобразный, вдохновенно-воинственный характер. Впрочем, стасовский

уголок библиотеки никак нельзя было назвать «мирным». Здесь всегда кипели

споры, душой которых был этот рослый, широкоплечий, длиннобородый старик

с крупным, орлиным носом и тяжелыми веками».

Стасов пододвинул Шаляпину кресло, певец смутился: ведь в креслах этих

сидели когда-то Гоголь и Тургенев.

— Нет, нет, садитесь! Ничего, что вы еще молоденький, — ободрил Стасов

молодого певца.

«Этот человек, — писал потом Шаляпин, — как бы обнял меня душой

своей. Редко кто в жизни наполнял меня таким счастьем и так щедро, как он...

Всегда, как только на пути моем встречались трудности, я шел к Стасову, как к

отцу. . Он стал ежедневным посетителем нашего театра. Бывало, выйдешь на

вызов, а среди публики колокольней стоит Стасов и хлопает широкими

ладонями».

А 25 февраля в «Новостях и Биржевой газете» появилась статья Стасова.

«Как Сабинин в опере Глинки, я восклицаю: «Радость безмерная!» Великое

счастье на нас с неба упало. Новый великий талант народился» — такими

словами приветствовал Стасов выступление Шаляпина в «Псковитянке». Стасов

ставил образ шаляпинского Грозного в ряд с другими достижениями передового

русского искусства. Выступления Шаляпина явились поводом для нового

программного манифеста Стасова в защиту национальной культуры. «Двадцать

семь лет тому назад, — продолжал Стасов, — в 1871 году, мне привелось

напечатать в «СПБ Ведомостях»: «В настоящую минуту одним капитальным

художественным произведением у нас больше. Это — статуя «Иван Грозный»,

вылепленная молодым скульптором Антокольским». Прошло четверть века, и

вот нынче с таким же доверием к тому, что перед собой вижу, я снова говорю:

«В настоящую минуту — одним великим художником у нас больше. Это —

оперный певец Шаляпин, создавший нечто необычайное и поразительное на