Иван Исаков - Каспий, 1920 год

Наши настолько вошли в раж, что сгрузили заодно и половину запаса топлива с тендера паровоза, несмотря на вопли машиниста и начальства.

* * *

Выставил пост на конце мола, нечто вроде береговой брандвахты.

Обслуживают сигнальщики и рулевые «Деятельного».

Пытался привлечь с других миноносцев - отказ. У каждого своих дел хватает. Вернее, не только своих, но и чужих. Пока, кроме трех миноносцев и двух истребителей, здесь больше никого нет.

Так и получилось, что всю охрану водного района обслуживает команда «Деятельного».

Пока все идет нормально только потому, что никакие суда или корабли не приходят и не уходят (иначе мы не успевали бы заводить и разводить бон на шлюпках; буксира не имеем); помогает хорошая погода, а главное, то, что не беспокоит противник.

Даже самолеты не появляются.

Между тем убежден, что враги знают, что мы одни и без угля, то есть беспомощны. Ведь помимо того, что не все подлецы успели удрать, бесспорно, что некоторые остались нарочно. Конечно, в замаскированном виде.

Ведь на их стороне вековая школа британской «Интеллидженс сервис».

* * *

Рыбаков пропускаем вплотную к молу, стравливая на грунт стальной трос, крепящий боны.

Самое несолидное - пропуска, выдаваемые атаманам баркасов. Это бумажки без штампа, скрепленные корабельной печатью.

5 апреля.

Днем состоялось не очень приятное, но очень нужное знакомство.

Не желая входить на корабль, некий товарищ в кожаной куртке и с маузером настоял, чтобы командир вышел наверх.

- Вы командир?

- Я командир!

- Пошли! («Волевым» тоном.)

- Это смотря куда!…

Товарищ в кожаном заметил, что этой сценой очень заинтересовались матросы и начали как бы невзначай тесниться к сходне.

Кто- то, дав подзатыльник салаге, громко сказал:

- А ну, давай за комиссаром… Живо! Пауза затягивалась.

Товарищ изменил тактику, бросил свой специфический тон и, дружески улыбаясь, сказал:

- Да тут совсем рядом. Товарищ Панкратов до вас какое-то дело имеет.

- Ну что ж, тогда пошли… Мне он сам нужен… Отставить комиссара!

Визитер остановился перед особняком, расположенным за каменной стеной, недалеко от главной магистрали, и сдал меня такому же кожаному человеку.

Где- то в глубине двора-сада мелькнул морской бушлат и исчез, а все остальные, кроме комендантской команды из красноармейцев, были в кожаных тужурках и таких же фуражках. Традиционный костюм или почти форма, родившаяся не более двух лет назад и которая безошибочно подсказывала, что здесь помещается ВЧК или один из ее филиалов.

* * *

Панкратова я не знал. Слыхал, что матрос-балтиец, сменивший Атарбекова {51}.

С первого же момента встреча мне не доставила удовольствия.

За большим столом «буржуйского» кабинета сидел моряк в хорошо отглаженной форме первого срока и в фуражке. Несмотря на полуприкрытые ставни, ясно вырисовывалась на ленточке золотая надпись «Полтава».

- А! Старые знакомые! Помню, помню… лейтенант с «Петропавловска»? (Конец фразы звучал полувопросом.)

Развязность и дешевый прием для воздействия на психику {52} настроили меня на контратаку, поэтому я сел в кресло, хотя хозяин не предлагал, и в том же тоне сказал:

- Память-то у вас неважная, да и наблюдательности не много. Во-первых, мичман. Точнее, бывший мичман и теперь до гроба им останусь. А во-вторых, на «Петропавловске» отродясь не был… Не люблю линкоров… Я - с минной дивизии. На Балтике плавал и воевал на «Изяславе». А здесь - на «Деятельном».

Шеф особого отдела с некоторым любопытством посмотрел на меня и все еще суровым, но более деловым тоном постарался не выпустить инициативу:

- Какого черта ты здесь какие-то порядки заводишь? Пропуска в море выдаешь? Это чтоб к белякам удирали или к нам шпионов завозили?

- Обращайтесь к начальству. Не я себя назначал… Буду очень рад, если вы всю эту службу себе заберете. У меня своих забот достаточно.

Такой оборот был для него неожиданным и, судя по выражению лица, не устраивал.

Слово за слово - выяснилось, что он хочет (вернее, требует), чтобы охрана водного района отчитывалась перед ним.

- Я военный. У меня свое начальство есть. Так мы запутаем все дело. Берите себе рыбаков, но тогда отвечайте за корабли в случае налета английских торпедных катеров. А я на них насмотрелся восемнадцатого августа прошлого года.

- Почему так уверен, что рыбаки не сбегут?

- Пропуска даем только матросам или атаманам - рыбакам, раньше служившим по найму, а теперь организующим артели. Ни одному «хозяину» не даем. Кроме того, внутри артели установили круговую поруку.

- Муть все это! Ну смотри, мичман!… Если хоть один сбежит, ты вмиг у меня в подвале очутишься!

- Там видно будет!

На этом мы расстались не в особом восторге друг от друга.

5 апреля. Вечер.

Знаем уже радиодонесение комфлота об удачном бое «Карла Либкнехта» с «Милютиным» и «Опытом» {53}, бывшем накануне, и о капитуляции форта после высадки десанта моряков - сегодня утром.

Итак, еще одна победа. Остатки так называемой Отдельной Уральской армии генерала Толстова взяты в плен (2 генерала, 77 офицеров и около 1100 казаков).

Фантастически звучат цифры трофеев, которые начинаются с «90 пудов серебра». Но думаю, что упоминаемые медикаменты для нашей армии и флотилии дороже серебра.

* * *

Заметно улучшился приварок.

Частично помогли интенданты фронта, а частично - из артельных сумм - прямо с базара.

Кончились «карие глазки».

И это тоже победа, резко улучшившая настроение, а главное, и работоспособность всех нас от салаги до командира.

* * *

Тут же надо не забыть записать факт, называемый «сужением желудка».

Выйдя в первый раз в город, многие из наших морячков устремлялись в кафе, рестораны и духаны (хозяева которых не успели удрать и торговали по инерции), чтобы наброситься кто на пирожные, кто на пирожки или шашлыки и прочие яства, о которых только помнили и мечтали в голодные годы.

В большинстве случаев кончалось конфузом.

Одни, насытившись первым пирожным, с грустью отворачивались и старались не смотреть на остальные, лежащие перед ними (и оплаченные). А кое-кто выбегал в гальюн… чтобы «съездить в Ригу».

Позже дивизионный врач научно объяснил, что это не патологическое, а временное уменьшение объема желудка, который протестовал после длительной диеты против непривычной перегрузки. При этом флагманский эскулап утешал, что скоро втянемся. Он оказался прав.

Испытал на себе. Не мог допить первого стакана какао. Отяжелел, испарина, ощущение свинцовой тяжести в желудке и дурноты. От следующих витрин отворачивался {54}.

Невольно вспомнил, как три приятеля-гардемарина в 1915 году, сойдя на берег в Петропавловске-на-Камчатке, зашли в единственную в городе кондитерскую и для разнообразия попробовали местное пирожное. И хотя эти пирожные были не первой свежести, мы съели все, что было на прилавке, а затем потребовали все, что было на витрине.