Юрий Данилов - Великий князь Николай Николаевич

Гъ началомъ нашихъ военныхъ неудачъ, подозрительность естественно увеличилась и захватила все большій и большій круга,

людей. Нѣкоторые на этоіі подозрительности строили свою служебную карьеру, и я самъ знавалъ одного очень крупнаго начальника, который, въ періодъ отступленія русскихъ войскъ изъ Галичины и Польши, хвастался говоря:

«Всякаго «нородца, котораго я встрѣчаю съ лицомъ, обращеннымъ къ противнику, я разсматриваю, какъ предателя Россіи!..»

Особенно прославился своею жестокостью къ инородцамъ начальникъ штаба Сѣвернаго фронта ген. Бончъ-Бруевичъ. Когда мнѣ пришлось занять этотъ же постъ послѣ него, то первыя недѣли едва ли не половину времени мнѣ потребовалось употребить для разбора всякаго рода жалобъ на его дѣятельность. Этотъ Бончъ-Бруе-вичъ слылъ за анти-праваго, а его братъ — былъ извѣстнымъ большевикомъ, игравшимъ въ началѣ революціи большую роль. Впослѣдствіи и правый Бончъ-Бруевичъ оказался на службѣ большевиковъ. — Недаромъ про него ходилъ пророческій разсказъ, что во время маневровъ его суетливый начальникъ, терявшій быстро голову кричалъ: Скачите Бончъ — направо, Бруевичъ — налѣво! - Такой способъ двойного охвата всего обширнаго діапазона политическихъ партій, генералъ Бончъ-Бруевичъ и провелъ полностью въ своей дальнѣйшей служебной карьерѣ, пользуясь позиціей, занятой его братомъ большевикомъ.

Разумѣется Ставка должна была дать въ вопросѣ объ отношеніи къ инородцамъ соотвѣтственную директиву, и обязанность эта лежала на начальникѣ штаба Верховнаго, въ распоряженіи котораго имѣлась гражданская канцелярія для всѣхъ дѣлъ по части управленія населеніемъ, проживавшимъ на территоріи военныхъ дѣйствій. Но къ сожалѣнію здѣсь то именно и проявился мало-уравновѣшенный характеръ начальника штаба Верховнаго, человѣка мало опьітнато н не вѣдавшаго, что неправильно, хотя и слегка только нажатая сверху кнопка отражается внизу всегда чрезвычайно болѣзненными явленіями. Несомнѣнно, что онъ «горѣлъ» праведной ненавистью ко всякой возможности предательства и шпіонажа. Но отъ этого «горѣнія», вслѣствіе его неуравновѣшенной системы управленія, къ сожалѣнію много страдали не только отдѣльныя лица, но н цѣлыя группы населенія.

Недовѣріе обуяло въ этотъ періодъ времени русскую армію не только въ отношеніи мирнаго населенія. Оно распространилось также частично на офицерскій составъ.

Печальный образецъ представляетъ собою, напримѣръ, дѣло бывшаго подполковника Мясоѣдова, преступленіе котораго такъ и осталось не достаточно доказаннымъ.

Въ дневникѣ одного изъ чиновъ штаба генерала Алексѣева*) имѣется по поводу этого дѣла слѣдующій абзацъ:

«Нустовонтеяко (ближайшій сотрудникъ генерала Алексѣева) говоритъ, что, когда онъ прибылъ съ Алексѣевымъ па С.-З. фронтъ, въ развѣдывательномъ отдѣленіи штаба уже служилъ и работалъ прапорщикъ Владиміръ Григорьевичъ Орловъ, призванный изъ слѣдователей по особо важнымъ дѣламъ округа Варшавской судебной палаты. Онъ тогда же потребовалъ у него докладъ по дѣлу шпіона Иясоѣдова и, якобы, оказалось, что во всемъ обширномъ дѣлѣ не было ни одного документа, объективно доказывающаго виновность повѣшеннаго. Все инкриминируемое Мясоѣдову было таково, что никоимъ образомъ не доказывало чего нибудь неопровержимаго»...

Подобныя же сужденія приходилось встрѣчать въ воспоминаніяхъ и другихъ лицъ.

Много доставалось начальникамъ съ нѣмецкими фамиліями, изъ которыхъ нѣкоторые, чувствуя себя давно русскими, спѣшили ходатайствовать, даже объ измѣненіи своихъ фамилій. Лицъ нѣмецкаго происхожденія обвиняли въ томъ, что они сумѣли, опираясь на министра двора графа Фредерикса, (кстати не нѣмца по происхожденію), образовать г>ъ арміи и даже вокругъ русскаго престола, замкнутую цѣпь членовъ, сочувствующихъ Германіи. Дѣло дошло до того, что Верховному Главнокомандующему Великому Князю Николаю Николаевичу, пришлось издать особо-строгій приказъ. имѣвшій цѣлью положить предѣлъ необоснованнымъ обвиненіямъ, которыя вносили лишь смуту и разложеніе въ армейскую среду.

Особенно разраслись непорядки въ ближайшихъ войсковыхъ тылахъ во время отхода русскихъ войскъ изъ Польши и Галичины. Великому Князю, какъ Верховному Главнокомандующему, и въ этомъ вопросѣ пришлось самому вмѣшаться, напоминая телеграммами на имя главнокомандующаго С.-З. фронтомъ генерала Алексѣева. о безсистемности эвакуаціонныхъ распоряженій н о неправильно создавшемся у войскъ представленіи, что принимаемыя мѣры являются «репрессіями». Телеграммой, папрпмѣръ, отъ 20-го іюня 15-го года Великій Князь напоминаетъ: 1) что удаляться и уничтожаться должно лишь то имущество, которое можетъ пспо-средственпо послужить на пользу противнику, или препятствовать нашимъ военнымъ дѣйствіямъ: 2) что прп уничтоженіи, по рас-поряліенію военныхъ властей- имущества, должны непремѣнно го-

) Мих. Лемке. «250 дней къ Царской Ставкѣ», стр. 190.

статаяться требуемые закономъ акты: о) ото населеніе, при о сѵтствііі крайней необходимости, не должно подлежать принудительному выселенію и не должно лишаться необходимыхъ запасовъ продовольствія; 4) что лицамъ добровольно покидающимъ свои кровъ должна облегчаться возможность выбора временнаго мѣстожительства; и 5) что члены одной семьи ни въ коемъ случаѣ не должны разселяться но различнымъ пунктамъ.

Мѣры яги надлежало примѣнять разумѣется въ одинаковой мѣ-

рѣ ко всѣмъ слоямъ населенія безразлично. ^

Но Верховный Главнокомандующій принималъ и болѣе строгія мѣры къ уничтоженію тыловыхъ безобразій. Такъ напримѣръ 6-го іюня 15-го года Великій Князь телеграфировалъ о необходимости преданія военно-полевому суду командировъ тѣхъ полковъ, «чины которыхъ будутъ изобличены въ ушненіи погромовъ».

Къ сожалѣнію «шпіономанія» внѣдрилась глубоко не только въ арміи, но и въ народѣ, не исключая и царскихъ дворцовъ. Въ придворныхъ сферахъ въ предательствѣ, и даже измѣнѣ, тайкомъ обвиняли даже Верховнаго Главнокомандующаго и его сотрудниковъ. въ народѣ же и въ арміи напротивъ, — подозрѣнія въ измѣнѣ шли въ парскіе покой. Все объясняли измѣной. Это обвиненіе являлось простѣйшимъ способомъ облегчить свое личное неудовольствіе, и въ нѣкоторыхъ случаяхъ оправдать неудачу. Чего проще: «Измѣна кругомъ!». — Въ атомъ общемъ стонѣ только и проявлялось уродливое единеніе и общность настроеній фронта и тыла, арміи и народа. — И если на фронтѣ указанное настроеніе въ силу дисциплинированности войскъ не давало еще вспышекъ, то въ сердцѣ Россіи, въ Москвѣ, оно разразилось въ іюнѣ 15-го года огромными безпорядками, заставившими, наконецъ, Царя и правительство призадуматься надъ охватившимъ всѣхъ настроеніемъ.