Александр Молодчий - Самолет уходит в ночь

Я увидел объятый пламенем самолет. Он пронесся над нами, оставляя за собой длинный шлейф дыма, перешел в пикирование и рухнул на землю.

— Порядок!

Застрочила нижняя пулеметная установка — это Леша Васильев отражал атаку второго «мессера». На крыльях нашего самолета появились рваные отверстия. Успел-таки фашист прошить наш самолет длинной очередью.

— «Мессер» ушел! — доложили стрелки. Под нами уже был фронт, а за ним и своя территория. Это, очевидно, и заставило вражеского летчика повернуть назад.

Бомбардировщик, изрешеченный осколками, продолжал полет, но мне уже с трудом удавалось держать его на курсе и высоте. Действующий мотор от большой нагрузки перегрелся. Температура масла около 100 градусов, воды — более 120. Вижу — не удержаться.

— Приготовиться к прыжку! — даю команду экипажу.

Перегретый мотор тянет все хуже. Начинаем терять высоту. Внезапно гул двигателя прекратился, машину сильно тряхнуло, и винт остановился. «Конец», — мелькнуло в голове. Стало совсем тихо. Из-за капота мотора выскользнули языки пламени, и сразу же загорелось крыло.

— Всем покинуть самолет! — приказал я. Через несколько секунд экипаж выбросился на парашютах. А в глубине сознания все еще таилась надежда спасти самолет. Очень уж не хотелось оставаться «безлошадным». Ищу глазами место для посадки, планирую и сравнительно удачно приземляю горящий бомбардировщик на берегу незнакомой речушки.

Быстро выскакиваю из кабины, отбегаю в сторону. «Нет, спасти машину не удалось», — успеваю подумать и теряю сознание. Очевидно, при посадке я все-таки ушибся, а может быть, задело осколком снаряда.

Сколько так пролежал, не помню, но когда открыл глаза, увидел, что окружен ватагой деревенских мальчишек, молча, с удивлением рассматривавших меня. Какой-то старик держал мокрую тряпку на моем лбу. Я лежал на спине. Затем приподнялся на локтях и застонал. Рядом блестела речка. Я даже вздрогнул, увидев ее, — до чего же она похожа на мою родную Лугань.

Старик провел по моему лицу влажной тряпкой. Я сел и посмотрел вокруг. Невдалеке догорал мой самолет. Еще целы были хвост и часть крыла. Сердце тоскливо сжалось.

— Ты кто? — строго спросил старик.

— Вы не видели троих парашютистов? — вместо ответа обратился я ко всем.

— За лесом сели, — ответил кто-то из ребят.

— Не сели, а приземлились, — поправил его другой.

— Ладно уж, пусть приземлились.

Я облегченно вздохнул — значит, все в порядке.

— Ты кто такой? — снова спросил старик.

— Разве не видите — кто? — Я показал ему на остатки самолета.

— Там же звезды, дедушка, — пришел мне на помощь один из мальчишек.

— Молчи! — прикрикнул на него старик. — Звезды можно везде нарисовать... И язык русский выучить. Сколько таких случаев было: немецких лазутчиков ловили, а на них и форма наша, и разговаривают по-русски — не придерешься... Знаем... Ученые... — И снова ко мне: — Покажь документы!

— Так ведь если придерживаться вашей логики, отец, то и документы можно подделать, — сказал я.

— Можно, — согласился старик, — но ты все-таки покажь...

Пришлось доставать комсомольский билет. Дед внимательно осмотрел его и вернул:

— Ладно.

Он провел рукой по высокому морщинистому лбу, словно отгоняя от себя ранее возникшее подозрение, еще раз бросил на меня оценивающий взгляд глубоко посаженных глаз и коротко спросил:

— Идти сможешь? — И, не дожидаясь ответа, бросил в толпу ребятишек: — Ванька, Пашка, бегите к председателю, пусть подводу пришлет!

А сам вытащил из кармана кусок чистой белой ткани и стал перевязывать мне голову.

— Порядком садануло, весь лоб разбит, — вздохнул он. — Видно, при посадке ударился?

— Не помню, — признался я.

— Где уж помнить — огненным клубком летел на землю, видели.

Смеркалось. В догоравшем самолете раздалось несколько глухих взрывов: это взорвались боеприпасы.

Я был уверен, что члены экипажа придут к месту посадки бомбардировщика. И не ошибся. Вскоре на лужайке в сильно сгустившихся сумерках появились три фигуры. Я узнал своих друзей. Двое высоких — это стрелки, третий — плотный, приземистый — Сережа Куликов. Они подошли к тлевшим обломкам самолета, осмотрелись, затем сняли шлемофоны и склонили головы. Дорогие мои боевые друзья! Они решили, что я не стал прыгать с парашютом, боролся до конца за спасение самолета и погиб, сгорел вместе с машиной.

— Твои? — коротко спросил дед. Я кивнул. Тогда кто-то из мальчишек звонким голосом прокричал:

— Дяди, он здесь! Он зде-е-есь!..

От неожиданности все трое отпрянули от обгоревшего бомбардировщика. Они не видели нас под развесистыми кустами боярышника и, очевидно, не разобрали, откуда послышался голос.

— Сюда! Сюда! — наперебой зашумели ребята. Я поднялся на ноги и шагнул навстречу друзьям.

— Саша, дорогой! Жив! — первым бросился ко мне Сережа Куликов.

Подбежали Панфилов и Васильев.

— Товарищ лейтенант!.. Товарищ лейтенант!.. — бессвязно повторяли они.

После крепких объятий, похлопываний по плечам — этих несложных знаков внимания, в «которых выражается прекрасная мужская дружба, — ребята наконец заметили повязку на моей голове.

— Ты ранен? — с тревогой в голосе спросил Куликов.

— Кажется, разбил голову при посадке, — ответил я. — А может, и осколком зацепило — не знаю.

— Тебе плохо?

— Да нет. Сейчас хорошо!

Нас окружили ребятишки. Затаив дыхание, они наблюдали, не смея проронить ни единого слова. Мы все вчетвером подошли к старику-колхознику.

— Спасибо, отец, — я крепко пожал ему руку. — Это мои друзья. Знакомьтесь.

— Далеко отсюда до села? — спросил Куликов, тоже пожимая руку деду.

— Нет, близко, да сейчас подвода придет, отвезет вас.

— Зачем же подвода? И сами дойдем.. Ты-то, Саша, идти сможешь?

— Конечно.

— Едет, едет! — в один голос закричали вдруг мальчишки.

— Да, едет, — степенно подтвердил дед. Из темноты вынырнула подвода, запряженная парой лошадей.

— Где здесь летчик? — раздался сочный мужской бас.

На землю спрыгнул высокий человек в ватнике.

— Сам председатель пожаловал, — вполголоса проинформировал нас старик. И громко доложил своему начальству: — Тут мы, все в сборе...

— Значит, так, — пожав нам руки, распорядился председатель, — до утра у нас, а там разберемся. Рядом есть аэродром.

Заночевали в деревне. Думали, как упадем, так и провалимся, сон будет мертвецкий. Но, несмотря на усталость, спали плохо. Видимо, сказалась перенесенная нервная встряска.

Встали рано.

— Куда же вы ни свет ни заря? — Всполошились гостеприимные хозяева. — Полежите еще. Отдохните.

— Нет. Спасибо большое. Не спится. И мы волнуемся. А дома, на аэродроме, что? Может, погибшим» уже считают, — сказал. Куликов.