Александр Молодчий - Самолет уходит в ночь

На это начальник штаба полка ответил мне:

— Просили, получили отказ, все истребители прикрывают Москву.

Что поделаешь, придется рассчитывать только на свои силы.

Когда землянка, где мы готовились к полету, опустела, комиссар полка батальонный комиссар Н. П. Дакаленко подсел ко мне. Он не взлетал с нами, не водил эскадрильи на задание, но как много значило для нас доброе слово этого человека. После разговора с ним приходила уверенность, возвращалось душевное равновесие. Его слова — как дополнительное боепитание — мы брали в полет.

— Ты, Саша, сегодня летишь не один, введешь эскадрилью, — говорил между тем комиссар, — все на тебя надеются. Зря не рискуй. И людьми. И собой. Ждем с победой!

— Торопитесь, товарищ Молодчий, время работает на противника, — добавляет командир полка.

На аэродроме долго не задерживаемся. Спешим быстрее занять места в кабинах. Мороз подгоняет. Стрелка термометра перевалила за тридцать градусов мороза.

Через некоторое время один за другим уходим в небо. Летим плотным строем — семь самолетов с предельным грузом бомб. Я — ведущий, за мной — два звена.

Надо смотреть в оба. Правда, встреча с одиночными истребителями противника нам не так страшна. Вряд ли в одиночку фашистские летчики рискнут атаковать плотный строй бомбардировщиков. Они-то уже почувствовали, что на наших самолетах вместо одного скорострельного пулемета появился еще один крупнокалиберный. А это уже солидная огневая мощь.

Кажется перелетели линию фронта. Я говорю — кажется, потому что обстановка порой менялась так быстро, что линия фронта, проложенная на наших полетных картах, не всегда соответствовала действительности.

Помнится, в похожей ситуации мы уже оказывались, когда не знали об освобождении города Калинина нашими войсками. А потому посчитали, что произвели вынужденную посадку в поле на территории, занятой врагом. Наш бомбардировщик имел незначительное повреждение от разорвавшегося рядом с машиной зенитного снаряда. В перебитой осколком бензиновой магистрали образовался подсос воздуха. Моторы стали «чихать». А потом и совсем остановились. И повреждение вроде бы заурядное, а вот лететь нельзя. Высота полета была небольшой, и я произвел благополучную посадку в поле. Снега было много, так что самолет хотя и сел с убранным шасси, но почти не пострадал. Прибудут техники, сделают небольшой ремонт, и мы можем лететь.

— Если это на нашей территории — так оно и будет, — говорит Васильев.

— Да, линию фронта мы вроде перетянули, — говорит Куликов не совсем уверенно.

— То-то и оно, — замечаю я. — Нужно выяснить, на чьей территории мы находимся.

Посылаю в разведку старшину Васильева. Он ползет к дороге. Штурман Куликов и радист Панфилов с пулеметами нашего самолета прикрывают его. У меня пистолет и ящик с гранатами лимонками. Их мы возим с собой везде, на всякий случай. Вот сегодня, может, и пригодятся.

Следим за каждым движением Васильева. Он ползет медленно. Время тянется томительно долго.

Там, вдали, по дороге идут войска, больше пешие, много гужевого транспорта, и все движется в одну сторону. Если это враг, то нужно поджечь самолет и уходить в лес. Вдруг Васильев встает во весь рост и изо всех сил бежит к нам.

— Приготовиться к бою, — тут же даю команду. Но почему никто не преследует Васильева? Нет и выстрелов.

И вдруг слышим:

— Наши, наши это!

На второй день в Калинин прилетел транспортный самолет, привез ремонтную бригаду из наших авиационных техников. Самолет подлечили, переставили с колес на лыжи, и мы перелетели на свой аэродром.

...И сегодня нам повезло. Скоро цель, а фашистских истребителей нигде не видно.

В шлемофоне раздается голос штурмана:

— Внимание, подходим к цели! Даю команду остальным экипажам:

— Приготовиться к бомбардированию!

Вокруг нас появляются первые шапки разрывов зенитных снарядов. По мере приближения к цели их все больше и больше.

Под нами вражеский аэродром. На нем свыше сотни боевых машин! Неистовствуют зенитки. Выходим на цель. Нервы напряжены до предела. Глаза пытливо осматривают небо — не появятся ли где истребители? Над таким важным объектом, где столько боевых самолетов, обязательно должны патрулировать истребители. А сегодня их нет. Мы в воздухе, а фашистские истребители стоят на аэродромах.

Наши бомбы посыпались вниз. Несмотря на сильный зенитный обстрел, они легли точно. Как сообщили позже партизаны, было уничтожено более двадцати семи самолетов, многие повреждены, полностью сожжен склад с горючим и боеприпасами. У нас потерь не было. Все обошлось благополучно, если не считать вынужденной посадки двух наших самолетов на промежуточном аэродроме: у одного был пробит маслобак, у другого подтекал бензин.

Самолет с пробитым маслобаком вел я. Повреждение было замечено не сразу. Минут через сорок после выполнения задания стрелок доложил:

— Из-под правого крыла течет масло.

Я стал внимательно следить за показаниями приборов Вскоре начала повышаться температура мотора. Это окончательно убедило меня, что маслобак действительно пробит и скоро начнет падать давление. Если мотор не выключить, то его заклинит и он может загореться.

— Сколько лететь до линии фронта? — спрашиваю штурмана.

— Да так минут двадцать, — отвечает Куликов.

— Надо выключить правый мотор, — говорю, — иначе беды не миновать. В лучшем случае опять станем «безлошадными», в худшем — попадем фашистам в лапы.

— Выключай, — спокойно советует Сергей. — Дотянем и на одном моторе.

Радирую И. Ф. Андрееву — своему заместителю:

«Принять командование эскадрильей и следовать домой».

Выключаю мотор. Скорость резко падает. Мы вынуждены отстать от группы и продолжать полет одни. Но товарищи не покинули нас. Они тоже сбавили скорость и плотным строем окружили нашу поврежденную машину. Я пытался заставить их уйти, даже грозил кулаком, но ребята не подчинились. Они провели наш самолет через фронт и, лишь убедившись, что я произвел посадку на запасном аэродроме, взяли курс на свою базу. Андреев тоже не дотянул до места постоянного базирования: в его самолете оказался пробит бензобак, и из-за утечки горючего машину пришлось посадить раньше.

Этот запасной аэродром, вернее, площадка для аварийной посадки самолетов, запомнился мне на всю жизнь. Площадка была пригодна для самолетов легкого типа, к тому же оборудованных лыжами. Наш самолет на колесах, поэтому сажать его на неукатанный снег было небезопасно. Мы же не только благополучно приземлились, но после ремонта сумели взлететь. Невероятно? Возможно... Но здесь не было какого-либо колдовства, просто грамотное, аккуратное пилотирование боевой машины позволило нам избежать летного происшествия. И еще важно; к любой машине надо относиться уважительно, обращаться с ней на «вы», и она всегда ответит взаимностью, не подведет.