Николай Мордвинов - Дневники

Курепин тоже верный солдат партии. Колоритна фигура Раневской. Труднейшая задача досталась Н. Д. Мордвинову. Огромной трудности. Образ получился сложный и правдивый. В театре появился новый партработник. Нет официальщины. Многогранен. Обаятелен. Во всей своей яркости. Это главнейшая задача театра, сделать партработника. Думает. Человечен. Душевен. О тканях, о Маяковском — говорит, как поэт. Мы ему верим, что он сам принимает жизнь, как поэт. Много сделал, чтобы сломать шаблон. Отзывчивый, заботливый, чуткий. Завоевывает, воодушевляет. Надо обогатить образ еще серьезом, убрав кое-где улыбку. В ее человеческое, в ее живость мы уже поверили. Едва ли нужна песня. Если Курепину придать побольше строгости, он выиграет.

14/XII

На спектакле узнал о смерти Игоря Савченко… — инсульт. Очевидно, восемь раз переделываемый фильм о Шевченко дал себя знать… Погиб большой талант. Много надо будет искать и растить, чтобы вырастить такого…

— Последний разговор у меня с ним был такой: Что ты занимаешься ерундой, Игорь, ставишь всякие «Вензеля» [284] Речь идет о фильме И. А. Савченко «Старинный водевиль» (1947). ! Какое ты имеешь право быть так расточительно небрежным. Ты нашел себя в дорогом, нужном жанре — жанре, который продолжить пока никто не умеет, а ты…

— Я молод, Коля, хочу все перепробовать и уж потом остановиться на одном.

Вот тебе и молод: умер 44-х лет…

15/XII

Был у меня Бояджиев и говорил об Отелло.

— Огромная разница между тем, что я видел в последний раз и видел вчера. Может быть, она не так ощутима тебе. Замысел твой воплощен значительно яснее, чем это было в первой редакции. Но этот замысел не полностью осуществлен в первой половине роли, точнее, в сенате. Стройная поэтическая форма, которая опережает существо, которая опровергает твою простоту и наивность роли, надо убрать совсем. Она является существенной преградой между тем, что тобою задумано, и тем, что ты делаешь после сената и что является в исполнении наиболее ценным.

Сложность Отелло в том — в нем простота чувств, их детскость должны быть воплощены в шекспировской форме, должны существовать в накале шекспировских страстей. Должна быть поэтичность в элементарном выражении. Всякое исполнение с «блеском» формы, с ощутимым мастерством несет неизменно и рассудочность и холод. Юрьев был в Отелло [285] Роль Отелло была сыграна Ю. М. Юрьевым впервые в 1927 году (режиссер спектакля — С. Э. Радлов, в роли Яго — Л. С. Вивьен), а затем, в 1944 году, в постановке Г. М. Козинцева (в роли Яго — К. К. Скоробогатов). обдуманный, благородный, расчетливый и потому — холодный. Остужевского Отелло охлаждали прекрасные интонации, которых нельзя было не заметить, хорошо звучащий голос, на который актер просил обратить внимание, — это делало роль неизменно рассудочной и охлаждало ее. Такое внешнее благородство мешало мне и в твоей прежней редакции.

Человеческая простота, которую ты нашел сейчас, мне нравится, она меня волнует. Очень нравится, когда ты играешь обессиленного в борьбе Отелло.

Это — золотой фонд, а как он обставлен? Видно, что спектакль не фаворит. Я бы не позволил никаких замен, тем более, по таким пустячным причинам, как вчера.

Спектакль ренессансный, Яго — Петросян — его отрицание. Это мелкий человечек, жулик. Это снижает образ самого Отелло, и Ю.А. это надо бы знать.

Яго Отелло должен быть противен как представитель иного мышления. Чтобы подогреть себя, он представляет для себя измену Эмилии, должность, которой его лишили. В самом же деле — это разность мировоззрения.

Нельзя так небрежно относиться к самому лучшему в театре, не меркнущему, а растущему спектаклю, лучшему спектаклю театра.

Дездемона. Она ушла от отца. Должна быть отчаянной. А в таком исполнении она не может изменить. Надо, чтобы могла, но не будет, потому что страстно любит Отелло.

Конкретный совет:

Не начало роли определяет последующее. Наоборот, надо посмотреть на начало с точки зрения исполнения роли в третьем, четвертом, пятом актах. Там созрело. Там мужественная правда солдата, с огромным сердцем, душой. Не надо бояться, что он мужик простой и неизысканный, в чем раньше обвиняли тебя. Право на некоторое изящество и одухотворенность в роли есть, но нужна мера.

В общем, поздравляю тебя с огромным успехом. Эта работа показывает, что ты, безусловно, становишься трагическим актером. (Ах, Гриша, Гриша!.. Конечно, я вырос… Но ужель вырос из того «ничто», что я представлял из себя, по заверению критиков в печати?! Вот почему мы, современные «искусники», и не можем с вами договориться ни на одном вопросе!)

— Я очень рад, что так все получилось. Но ты не все помнишь, не все правильно пересказываешь. Самое трудное мне было — поверить. Ты вместе с другими критиками в ВТО лишил было меня веры в свои способности играть Отелло, ты не нашел, по чести говоря, во мне этих возможностей в принципе. Не в том дело, что тебя хвалят или ругают, а в том, с чем это делается. Твое право и обязанность были мне сказать, что это вот — то, а это — никуда негодное… тогда бы мне, как и каждому, было бы легче жить и работать, но этого не случилось… к большому огорчению…

В принципе, я ни от чего не отказался, Гриша. Ни от формы, которой я придаю, очевидно, большее значение в искусстве, чем ты, признающий ее, но как-то умозрительно. Не отказался и от существа. Все это, как мне кажется, такое, как оно должно быть в моем исполнении. Весь вопрос в той или иной зрелости роли. Содержание оперлось — выросши, конечно, ведь я работаю и расту — на мастерство, форма нашла оправдание, стала органичной, ушли нитки… Ясно, что многое изменилось, стало глубже и, как ты говоришь, проще, но разве на пустом месте все это могло бы быть?! Так же я не отказался от своего пристрастия к стиху. Я опять признаю, что роли, написанные стихом, не должны стыдливо прикрываться прозой. Роли, написанные прозой, я буду играть, как роли, написанные прозой. Роль я играю, написанную в стихотворном размере, с соблюдением строчки и прочими непременными условиями для читки стиха, и, как видишь, это тебе теперь не мешает.

— С твоим утверждением стиха и формы я не согласен и теперь!

— Ты не замечаешь, как сам себе противоречишь. И не только в этом. Сейчас я подчинил одно другому. Но на это надо было время… и всю мою силу воли. Чтобы не уйти с совещания в ВТО после речей знаменитых критиков, искусствоведов, шекспироведов, в лице Морозова, Юзовского и проч., когда вы вырвали у меня почву из-под ног, когда Ю.А., наконец, понял, что перед ним — посредственный актер, уйти с совещания, не кончить жизнь самоубийством от стыда и позора и начать работать, невзирая ни на что и ни на кого, даже на Ю.А., хоть это дьявольское упрямство, на это нужны были силы. Роль сделана, к большому моему сожалению, не благодаря критике друзей, а вопреки ей.