Николай Мордвинов - Дневники

12/II

Наша ракета пошла к Венере! [517] Речь идет об автоматической межпланетной станции «Венера», запущенной в СССР 12 февраля 1961 года.

Слова, могущие выразить восторг, восхищение, удивление, гордость, сказаны по поводу прежних наших чудес — к спутникам, ракетам на Луну, вокруг Луны и о тех, что возвратились вспять, и вот — опять!

В моей голове не умещается.

В юности я боялся пространства, равного расстоянию до Венеры, а тут пошел снаряд и, очевидно, готовятся к полету и с человеком.

Ой, как это здорово!

Совсем, как у нас в искусстве…

15/II

«МАСКАРАД»

Совпадение.

Сегодня мне 60, и один из любимых образов на сцене… И события, события в мире…

Закончена одна из последних глав жизни…

А события одно за другим!

Ракета идет к Венере.

Убит Лумумба.

Каким-то образом обо мне узнали со стороны (очевидно, по энциклопедии), началась чехарда, в театр идут телеграммы, письма, звонки…

Наши, было, заикнулись о торжественном вечере, но я категорически отказался.

В ряду огромных событий личное тоже дорого… но на душе нет праздника и потому… румян на «лицо» класть не хочу — под румянами старухи еще старее и точнее говорят они о возрасте. А достойно подойти к рубежу не пришлось, все болен, болен, болен… Во всем приходится ограничивать себя и, самое главное, в своем деле — театре… а это уже не радость!

Страницы дневника у меня одна тусклее другой. Не могу найти мудрости возраста, потому и хотел скрыть дату. Не удалось.

Правда, радостнее у меня страницы дневников моих спектаклей, а это самое главное, там моя сила, радость, оправдание.

А звонки, телеграммы, звонки… приятно, но не дают собраться с мыслями, а ведь мне играть. Чего доброго, и в зале будет, кто знает об этом.

Зал долго аплодировал. Я стал выходить на аплодисменты, а в это время вся труппа с дирекцией, Управлением и обслуживающим персоналом собрались на сцену. Так что я выходил на аплодисменты то перед занавесом для публики, то за занавесом — для своих.

Встреча прошла коротко и взволнованно. Объятия, рукопожатия, поцелуи…

Ю.А. говорил о том, что я отдал всего себя и целиком искусству и этому театру, что являю собой образец, достойный подражания; Марецкая ввернула, что я-де жемчужина и др.

Подарили мне спиннинг, катушку, леску…

Я перед труппой говорил:

— Прошу меня извинить, товарищи, друзья по работе, идеям, целям… чьим мнением, отношением, поддержкой я дорожу, прошу извинить меня, что скрыл от вас эту траурную дату — зачем огорчать друзей?

Сделал это я не из неуважения и не из небрежения к вам…

Последнее и довольно длительное время я не имел возможности поделиться ни радостью, ни весельем, ни удачами… И это тем тяжелее сознавать, что моя горячо любимая Родина идет вон какими шагами, а я все меньше и меньше успеваю за ней; то ли потому, что я старше ее чуть не на 20 лет, то ли еще почему… Но та самая мудрость возраста, которая должна бы посетить меня, что-то запаздывает…

Но если дата не стала секретом, я с открытой душой и полным жаром сердца благодарю вас всех, кто помог мне жить, работать, быть. Первое слово благодарности вам, мой дорогой учитель, трудный друг и товарищ, с кем прошел я далеко не легкий путь.

Вам, мои друзья и соратники, с кем я знал и победы и поражения. Да — поражения, кого они миновали?

Но меня успокаивает утверждение одного именитого актера, который находил, что «бездарный актер тот, кто никогда ничего не проваливал». Вот я и утешаюсь этим афоризмом в надежде, что подтвердить свою даровитость еще не пришло время.

Спасибо вам, дорогие товарищи, по номенклатуре учрежденческой — «обслуживающий персонал», а по существу — сотворцы наши, от обслуживания которых многое зависит в нашем деле.

Спасибо и вам, многострадальные начальники и руководители.

А через всех вас — спасибо моему народу родному, в ком всегда я находил поддержку, руку, плечо, кто подпирал меня в горестные минуты жизни.

Тебе, моя дорогая О. К., мой земной поклон.

Спасибо и моему правительству — если кому-нибудь из вас захочется передать им мои слова, спасибо за чудный подарок — наш изумительный театр, за который мы все, и я в частности, в долгу.

Итак, сегодня я закончил одну из последних глав книги моей жизни.

Я понимаю, что в этой связи я должен сказать что-то умное, остроумное, особенно сообразно тому возрасту, до которого дошел. Но моя голова устроена так, что все ценное, если оно когда-либо приходит, приходит на сутки позднее… А потом… в роли умудренного возрастом и опытом, то есть становясь в позу, делаешься волей или неволей самодовольным, а мне, актеру, чувствующему юмор и развившему сторонний глаз на себя, лицезреть такое было бы не совсем приятно.

Поэтому ограничусь еще одной благодарностью и на том кончаю.

9/III

«ЛИР»

Итак, прошло 9 месяцев…

Работая, готовясь к спектаклю, обратил внимание на то, что очень много забот я потребляю на то, чтобы быть «значительным», «монументальным», и это постепенно стало подменять содержание куска, сцен… Стал мастерить… подменять с умыслом, чтобы облегчить себе существование, и невольно, так как и условий часто нет для сосредоточенности, и опасливость есть, чтобы не зарваться свыше сегодняшних моих возможностей. Сила физическая в руках, корпусе, ногах большая, духовные — и возбудимость, и мастерство, фантазия, вера, как никогда подвижны, но… как чуть, так берет за горло или сигналит под лопатку…

А сейчас то ли рефлекторно, то ли совпадение, но только, как начинаю заниматься Лиром, так вылезают все симптомы…

Ну, ладно…

Надо вернуться к подлинным, а не показным оценкам и всеми силами удержаться в новой партитуре поведения. Я разметил роль по-новому, убрал целый ряд вспышек, перевел на новые взаимоотношения с партнерами и вместе с этим укрупнил оценки там, где они остались предельными.

По первой картине.

Я много отдавал внимания ритуалу, а между тем все стало для Лира механикой — с мечом, плащом, короной и т. д.

«Кто из вас нас любит больше?..»

Подчеркнул шутку еще больше, может быть, тем, что чуть сдвинул на затылок корону.

Не получается у меня то искусственно, осветленное начало сцены, какое мне предлагает Вульф. Или я бездарен, или это не мое приспособление, или это не так, но факт, что у меня ничего не получается, душа сопротивляется, логика тоже. Искусственное для меня решение ведет к искусственному исполнению, и я на троне, как на тычке. Сейчас я особенно остро чувствую, что такое осветление требовалось искусственно.

Он возбужден, даже нервен, а так как в жизни скрывать не привык, потому не старается скрыть и своей тревоги за государство и своего отчаяния, что пришла старость, что государство делит на три части и что усобицы вероятны. Поэтому, несмотря на старания казаться и веселым, и отцом, снять тяжесть шуткой, — плохо разбирается, слышит, видит истинное положение вещей. А так как не привык считаться ни с людьми, ни с логикой, делает вздорные вещи, принимает стихийные решения — отсюда взбалмошен и опрометчив,