Дмитрий Оськин - Записки прапорщика

На другой день мы получили ордер на предоставление под редакцию двух номеров в центральной гостинице, отведенной румынскими властями для русских офицеров.

Большая комфортабельная гостиница, заселенная преимущественно штабными офицерами. Большинство штабных офицеров живут с женами.

В десять утра номера пустеют, ибо офицеры расходятся по своим канцеляриям. Остающиеся в них жены продолжают спать до часу-двух дня. Затем начинается шарканье туфель по коридору. Сидят группами около ванной и уборных комнат. Горничные разносят кофе. К четырем часам возвращаются со службы мужья. Два-три часа тишины. С семи-восьми вечера офицеры собираются по номерам. Из ряда комнат, несется музыка и пение. По коридорам снуют лакеи с подносами вин, и лишь к трем часам ночи наступает тишина с тем, чтобы на следующий день с семи-восьми часов началось то же самое.

Вернулся с Всероссийского крестьянского съезда Курдюмов. Он привез мне удостоверение из культурно-просветительного отдела военного министерства о том, что я назначаюсь уполномоченным военного министерства по ведению культурно-просветительной работы на Румынском фронте.

На заседании комитета Курдюмов подробно доложил о Крестьянском съезде и съезде Совета рабочих и солдатских депутатов. Крестьянский совет, как самостоятельная организация, ликвидируется. Взамен будет крестьянская секция при Совете рабочих и солдатских депутатов, в связи с чем последний переименован в Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Во главе крестьянской секции Спиридонова, Президиум секции сплошь из левых эсеров.

— Мы установили, — говорил Курдюмов, — что Авксентьев определенно контр-революционная личность. Все правые эсеры заняли такую непримиримую позицию по отношению к большевикам, что это вызвало раскол съезда и его наиболее революционная часть во главе с левыми эсерами перешла на сторону большевиков. Петроградский гарнизон, петроградские рабочие целиком на стороне Совета Народных Комиссаров.

По докладу Курдюмова мы приняли постановление о безусловной поддержке Совета Народных Комиссаров.

В первую очередь я решил поехать в Батушаны, где расположен штаб 9-й армии.

До Батушан шестьдесят километров по прекрасной шоссейной дороге. Выехал на штабном автомобиле (оказия) в восемь часов утра. Стоял чудный солнечный день, напоминающий у нас в центральной России август. По дороге внимательно разглядывал деревушки. Мне раньше представлялось, что крестьянское население Румынии живет в гораздо лучших условиях, чем русские крестьяне. Впечатление, однако, получилось совершенно обратное. Деревушки крайне убоги. Маленькие полуразвалившиеся хаты из глины, в одно-два окна. Большинство без труб. Надворных построек почти нет, что указывает на отсутствие скота. Встречные жители поражали своим нищенским одеянием и забитым видом.

Ехавший со мной офицер генерального штаба сказал:

— Вот русские мужики недовольны своей жизнью, а если бы они посмотрели, как живут румынские, то убедились бы, что по сравнению с румынским мужиком русский живет крезом.

— А чем вы объясняете, господин полковник, такое резкое различие между русской и румынской деревней?

— Русская деревня больше пятидесяти лет как стала свободной, а в Румынии до сих пор сохранились феодальные отношения с помещиками, и крестьяне здесь находятся на самой низшей ступени развития.

— Ну, в этом отношении и у нас не все благополучно. Если нет формального феодализма, то по существу он сохранился. Достаточно вам напомнить фразу чеховской пьесы, что мужику куренка некуда выпустить.

— Есть, конечно, такие отношения и в России, но, повторяю, русский мужик значительно богаче и значительно свободнее, чем румынский.

Батушаны — небольшой городок, утопающий в зелени. По своей архитектуре здания совершенно не походят на здания подобных русских городов. Значительно красивее.

Я направился в армейский комитет, помещающийся в военных казармах. Налицо был лишь один дежурный член, солдат, эсер.

Узнав о цели моего прихода и о том, что я являюсь уполномоченным культурно-просветительного отдела военного министерства, он добродушно рассмеялся:

— Поздно хватилось военное министерство просвещать солдат. Большевики достаточно просветили. Идиотство думать, что сейчас можно ставить какую-то культурно-просветительную работу. Солдаты только о том и думают, как бы скорее бросить винтовку и отправиться домой. Приказы по радио и воззвания о том, чтобы вести непосредственно мирные переговоры, окончательно добили фронт.

— Меня информировали в штабе фронта, — сказал я, — что положение в армии устойчивое. Армейские комитеты работают беспрерывно, солдаты их слушаются, и ни о каких демобилизационных настроениях и речи, якобы, нет.

— Сволочь там в Яссах сидит. В каждой дивизии столкновения с командным составом. Наших распоряжений не слушают. Большевики точно из-под земли вынырнули. Нет ни одной роты, в которой не оказалось бы теперь большевика. Их только в штабе армии нет да во фронтовом комитете. Нет армии, позиции нет, сплошное братание.

— Если положение таково, — говорю я, — то почему вы не ставите вопроса о принятии мер к немедленному заключению мира?

— Ни армейские штабы, ни лидеры наши не понимают этого. Они питаются благодушными сводками из штабов.

— А как комсостав ваш настроен?

— Как в Февральскую революцию относились к эсерам и к революции вообще, так теперь относятся к большевикам и к максималистам.

Во время разговора в комнату вошло несколько солдат, прибывших из частей.

— Товарищ Андреев, — обратились они к дежурному члену комитета, — у нас чорт знает что делается. Штаб дивизии арестовывает большевиков, и не только большевиков, но и всякого, кто заявит о том, что пора кончать войну. Артиллеристы стреляют по братающимся нашим цепям.

— Солдаты-артиллеристы? — спросил я.

— А кто ж их знает. Говорят, что не столько солдаты сколько офицеры.

— А чего же вы их не возьмете в оборот?

— Вот видишь, товарищ, — обратился ко мне Андреев, — а ты тут с культурно-просветительной работой.

— А где Керенский? — обратился один из солдат к Андрееву.

— А чорт его знает! Сбежал, сволочь…

— Так ведь он ваш вождь. Соловьем разливался: «единение с союзниками», «война до победного конца», «ждите Учредительного собрания».

— Мы, товарищи, на Керенского не ориентируемся, — заявил Андреев, — Керенский сыграл свою роль. Он был хорош во время Февральской революции, а потом продался буржуазии. Если бы раньше Керенского, по шапке турнули, то может быть теперь уж демократическая республика была бы. Я не знаю, верно ли — продолжал Андреев, — но сдается мне, что выступление Корнилова было не без его участия.