Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Троцкий лез в конфликт, Сталин же до последнего исходил из того, что худой мир лучше доброй ссоры. 2 декабря 1923 года он сделал доклад на расширенном заседании Краснопресненского райкома РКП(б), где говорил о дискуссии, как о признаке силы партии. В конце же, имея в виду «статейку» некоего Радзина, обосновывавшего принцип «неограниченной дискуссии» ссылкой на Троцкого, который якобы сказал, что партия – это «добровольный союз единомышленников», Сталин говорил:

– Я искал в трудах Троцкого эту фразу, но не мог её найти. Да едва ли Троцкий мог это сказать, как законченную формулу определения партии, а если он сказал, то едва ли он поставил здесь точку. Партия не есть только союз единомышленников, она есть, кроме того, союз единодействующих, боевой союз единодействующих, борющихся на основе общей идейной базы… Я считаю ссылку на Троцкого неправильной, ибо я знаю Троцкого, как одного из тех членов ЦК, которые более всего подчёркивают действенную сторону партийной работы… [1349]

КАК ВИДИМ, Сталин, находясь полностью на ленинской позиции, старался быть по отношению к Троцкому лояльным. 6 декабря 1923 года всё это было опубликовано в «Правде», и это был ясный, обращённый к троцкистам, призыв к единым действиям.

А Троцкий?

Ну, Троцкий не был бы Троцким, если бы этому призыву внял. Ему не нужно было сотрудничество со Сталиным. Ему нужно было единоличное первенство. К слову, в реальном масштабе времени ни в РКП(б), ни затем в ВКП(б) не было в ходу понятие «сталинцы» – говорили лишь о ленинцах.

И ещё – о троцкистах.

Деталь ведь показательная, как сейчас говорят, – знаковая ! Вдумчивый анализ лишь одной этой детали позволяет понять – кто раскалывал партию.

При этом отдельным вопросом оказывается вопрос – только ли ввиду личных амбиций Троцкий раскалывал партию, или это был социальный заказ Запада, выполняемый Троцким?

Но это – тема действительно отдельная…

Что же до призыва Сталина к действенной партийной работе, то Троцкий тут же «откликнулся» письмом в ЦК, где распинался о бюрократизме-де партийного аппарата и заявлял:

« Перерождение „старой гвардии“ наблюдалось в истории не раз… Мы должны сказать, – именно мы, „старики“, – что наше поколение, естественно играющее руководящую роль в партии, не заключает в себе, однако, никакой самодовлеющей гарантии против постепенного и незаметного ослабления пролетарского и революционного духа… Молодёжь – вернейший барометр партии – резче всего реагирует на партийный бюрократизм… Нужно, чтобы молодёжь брала революционные формулы с боем …» [1350]

Всё это было безответственной провокационной болтовнёй. Россия начинала новый сложнейший, ответственейший этап своей истории, и по всему получалось так, что основную управляющую роль на себя придётся взять партии. Это означало, что партия всё более должна становиться, по сути, не только политической, но и государственной структурой, организующей повседневную жизнь страны во всех её сферах, и прежде всего – в сфере материального производства, в сфере экономики. А Троцкий провоцировал молодых членов партии на то, чтобы они вместо освоения науки делового управления (что без налаженной аппаратной работы невозможно) брали «с боем» «революционные формулы».

Сталину пришлось выступить в «Правде» 15 декабря 1923 года с новой статьёй «О дискуссии», где он, демонстрируя способность в полемике к тонкой и умной иронии, язвительно замечал:

«…я должен рассеять одно возможное недоразумение. Троцкий, как видно из его письма, причисляет себя к старой гвардии большевиков, проявляя тем самым готовность принять на себя те возможные обвинения, которые могут пасть на голову старой гвардии, если она в самом деле станет на путь перерождения. Нужно признать, что эта готовность жертвовать собой, несомненно является чертой благородства. Но я должен защитить Троцкого от Троцкого, ибо он, по понятным причинам, не может и не должен нести ответственность за возможное перерождение основных кадров старой большевистской гвардии. Жертва, конечно, дело хорошее, но нужна ли она старым большевикам? Я думаю, она не нужна…» [1351]

Пикантность ситуации заключалась в том, что подающий себя как партийного «старика» Троцкий стал членом большевистской партии лишь в… августе 1917 года, а до этого был, чаще всего, не просто противником Ленина и большевизма, но был противником злостным, заслужив от Ленина прозвище «Иудушка»…

Глубоко, смертельно больной Ленин был ещё жив, его «Письмо к съезду», продиктованное год назад, в декабре 1922 года, и содержавшее оценку Троцкого как небольшевика, ещё хранилось в запечатанном конверте у Крупской, и партия ещё не знала об убийственной для Троцкого ленинской оценке. Однако Сталин, как видим, и без неё относительно Троцкого не заблуждался. И, хотя и тонко, но внятно указал на важнейшую особенность политического облика Льва Давыдовича: его крайнюю политическую молодость как «большевика».

Ленин в это время боролся с болезнью, находясь в Горках. А новая, провозглашённая год назад страна – Союз Советских Социалистических Республик, не могла жить и развиваться без мощного лидера, способного вести страну верным курсом.

Быть же таким лидером мог только Сталин.

В фотолетописи советской истории есть просто-таки «знаковое» и очень мажорное по настроению фото, сделанное Марией Ильиничной Ульяновой, скорее всего, 30 августа 1922 года. На фото сняты сидящие на парковой скамье Ленин и приехавший к нему в Горки Сталин.

А 15 сентября 1922 года Сталин по просьбе редакции «Правды» написал заметку «Ленин на отдыхе» – о своей поездке в Горки 12 сентября 1922 года.

Как заправский репортёр, Сталин сумел выделить главное, для читателя интересное, и написал о Ленине живо, динамично, по-журналистски наблюдательно.

Вот так:

«…Мне приходилось встречать на фронте старых бойцов, которые, проведя „напролёт“ несколько суток в непрерывных боях, без отдыха и сна, возвращались потом с боя как тени, падали как скошенные, и, проспав „все восемнадцать часов подряд“, вставали после отдыха свежие для новых боёв, без которых они „жить не могут“. Тов. Ленин во время моего первого свидания с ним в июле, после полуторамесячного перерыва, произвёл на меня именно такое впечатление старого бойца, успевшего отдохнуть после изнурительных непрерывных боёв и посвежевшего после отдыха, но со следами усталости, переутомления…

– Мне нельзя читать газеты, – иронически замечает тов. Ленин, – мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой и как бы не вышло из этого нарушения дисциплины.