Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Не всем, конечно, но…

Ленин никого золотом не осыпбл, однако часть его былых соратников тоже стала на государственных постах обрастать амбициями, уверенностью в своей значимости…

Им уже не хотелось идти в политике на риск и новизну… И всё более тем, кто обрастал «жирком», начинало казаться, как уже ранее говорилось, что они «и сами с усами» – помимо Ленина… А «Ильич»-де, физически сдаёт и нового момента не понимает.

Феликс Чуев, автор нашумевшей в своё время книги «Сто сорок бесед с Молотовым», сделал очень нужное дело, записав свои беседы с Молотовым, который к 70-м годам ХХ века стал единственным, кто хорошо, деловым и повседневным образом знал всех советских послеоктябрьских вождей, начиная с Ленина.

Кое в чём (это – вне сомнений) престарелый Молотов напутал, кое в чём, увы, солгал, но в целом его свидетельства крайне ценны. Можно даже сказать – бесценны для человека, знающего и понимающего ту эпоху. Так вот, как ни странно, но Молотов и через десятилетия очень высоко ценил как партийных теоретиков и Каменева, и Зиновьева, и Бухарина…

Можно представить, как высоко ценили они себя сами – однозначно очень себя переоценивая! А это автоматически означает, что они недооценивали Ленина. Недооценивали не после его смерти, а при его жизни – в реальном масштабе политического времени. Прибавим сюда ещё и скрытое высокомерие по отношению к «практику» Сталину.

Отсюда – и интриги…

Ведь испытание властью – самая точная, после испытания физическими пытками, проверка подлинных натуры и масштаба человека.

Одни – как Ленин, Сталин, Дзержинский, тот же Молотов, и им подобные восприняли данную им власть как крест, как долг перед обществом, как изнурительную обязанность.

Другие – как Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин и им подобные восприняли власть вначале тоже как долг, но с годами всё более смотрели на неё как на своё право, на возможность, на образ жизни. Как говорят обыватели: «Чем больше власти, тем больше сласти»…

И это тоже подталкивало к интригам.

Троцкий, к тому же, возможно стал к 1917 году – ещё до Октября, талантливым тайным эмиссаром Золотого Интернационала, имеющим цель, удерживаясь у власти, всемерно ослаблять Советскую власть.

Не интриганы, нет, определяли общую ситуацию в партии и стране: на судьбы России с Октября 1917 года решающим образом стали влиять народные массы России, ведомые Лениным и его подлинными соратниками и единомышленниками. Однако интриганы могли принести много вреда.

И приносили.

Возвращаясь же в начало марта 1923 года, сообщу, что 5-го марта Ленин продиктовал упомянутое выше письмо Троцкому с просьбой взять на себя защиту «грузинского дела» поскольку-де «дело это сейчас находится под „преследованием“ Сталина и Дзержинского» и Ленин не может «положиться на их беспристрастие» и «даже совсем напротив» (ПСС, т. 54, с. 329)…

Троцкий, ссылаясь на болезнь, отказался, прекрасно понимая, что подобная защита объективно подорвёт его позиции постольку, поскольку защищать ему пришлось бы явных авантюристов и сепаратистов.

А последней диктовкой в жизни Ленина – не только политической жизни, но и жизни вообще, стало письмо группе Мдивани, которое он продиктовал 6 марта:

«Строго секретно

тт. Мдивани, Махарадзе и др.

Копия – тт. Троцкому и Каменеву

Уважаемые товарищи!

Всей душой слежу за вашим делом. Возмущён грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Орджоникидзе.

Готовлю для вас записки и речь.

С уважением Ленин » [1346].

Это письмо было, повторяю, последним, что продиктовал Ленин в своей жизни. В тот же день 6-го марта 1923 года у него началось очередное обострение болезни. 10 марта 1923 года это привело к усилению паралича правой части тела и к потере речи.

Добили-таки Ильича Троцкий, Каменев с Зиновьевым и грузинская склока, затеянная Мдивани!

Известно ответное письмо Сталина на письмо Ленина. Ленину его уже не прочли – ответ пришёл после катастрофы. А вот нам его знать не мешает:

« Т. Ленину от Сталина.

Только лично.

Т. Ленин!

Недель пять назад я имел беседу с т. Н. Константиновной, которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) приблизительно следующее: „Врачи запретили давать Ильичу политинформацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его, между тем, Вы, Надежда Константиновна, оказывается нарушаете этот режим; нельзя играть жизнью Ильича“ и пр.

Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое или непозволительное, предпринятое „против“ Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего Вашего выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут да и не могло быть.

Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения „отношений“ я должен „взять назад“ сказанные выше слова, я могу их взять назад, отказываясь, однако понять, в чём тут дело, где моя „вина“ и чего собственно от меня хотят.

И. Сталин»

Напомню, что Крупская, узнав от Володичевой о раздражённом письме якобы Ленина Сталину, просила его адресату не направлять. Тем не менее Володичева Сталину письмо передала. Причину этого она объясняла путано.

Дежурные секретари Ленина вообще поступали в тот период порой до странного странно. Так, Фотиева – что следует из её собственной записи в дневнике секретарей 3 февраля 1923 года – весьма неловко, чуть ли не нарочно, «проговорилась» Ленину кое о чём, связанным с «грузинским делом», хотя знала, как оно его нервирует…

Темна вода во облацех, но ясно одно: троцкисты начинали действовать путём интриг.

Должен сказать, что, уже разработав вышеописанный сюжет, я познакомился с книгой Рудольфа Баландина «Тайны завещания Ленина». Автор её – серьёзный исследователь, с выводами которого не всегда можно соглашаться, но знать которые всегда полезно, да и необходимо – я в этом убеждался и ранее. И если в том или ином случае имеет место совпадение моих собственных оценок с баландинскими, то лично для меня это становится лишним подтверждением того, что та или иная ситуация, тот или иной сюжет реконструированы верно.

Так вот, многие обстоятельства «декабрьско-мартовского» инцидента с якобы грубостью Сталина оценены Баландиным примерно так же. В частности, Рудольф Константинович задаётся теми же вопросами: «Кто сообщил Ленину о ссоре? Зачем это было сделано? Почему вдруг именно в данный момент ему был передан „компромат“ на Генерального секретаря? Могло ли так произойти случайно?», и далее он же пишет: «Большое недоумение вызывает то обстоятельство, что речь шла об инциденте, происшедшем два месяца назад. Он давно уже был исчерпан. С тех пор Сталин не раз общался с Крупской. Лично ей не было никакого смысла ворошить прошлое»… [1347]