Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Ленин внятно предупреждал, что в сфере культуры общественного управления Россия отстала от развитых стран на пару веков, и может их обогнать – имея системно более высокий общественный строй, лишь в результате огромной работы над собой, как над обществом .

Ленин предупреждал, что «дела с госаппаратом у нас до такой степени печальны, чтобы не сказать отвратительны, что мы должны подумать вплотную, как бороться с недостатками его»…

Но тут же напоминал, что недостатки советской системы управления «коренятся в прошлом, которое хотя и перевёрнуто, но не изжито, не отошло в стадию ушедшей уже в далёкое прошлое культуры…», и что «иначе и не могло быть, конечно, в революционную эпоху и при такой головокружительной быстроте развития, которая привела нас в пять лет от царизма к советскому строю»…

Такая констатация расходилась с ленинской же эйфорией пятилетней давности, когда он был уверен, что большевики сразу же смогут управлять Россией лучше, чем это делал царизм. Но это и не было запоздалым признанием – пусть и косвенным, своей неправоты и несостоятельности.

Ленин органически не терпел фанфар, и поэтому резонно считал, что лучше перегнуть палку в критике, чем недооценить опасность самоуспокоенности и почить на лаврах. Тем не менее, Советы – даже при всех издержках – с первых же лет после Октября управляли Россией лучше и человечнее, чем это делал царизм и чем это могла бы делать буржуазно-демократическая Россия…

К тому же, нельзя забывать, что социально-политическое строительство в новой России было крайне осложнено интервенцией и внутренней реакцией, поддержанной интервентами. Ленин, однако, не был намерен делать скидку на это – что прошло, то прошло, а смотрел в будущее и диктовал:

«Нам надо вовремя взяться за ум. Надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительно быстрому движению вперёд, ко всякому хвастовству и т. д.

Какие элементы имеются у нас для создания аппарата? Только два. Во-первых, рабочие, увлечённые (как точно сказано! – С.К ) борьбой за социализм. Эти элементы недостаточно просвещены. Они хотели бы дать нам лучший аппарат, но… для этого необходима именно культура. Тут ничего нельзя поделать нахрапом или натиском, бойкостью или энергией, или каким бы то ни было лучшим человеческим качеством вообще. Во-вторых, элементы знания, просвещения, обучения, которых у нас до смешного мало по сравнению со всеми другими государствами…

Нам надо во что бы то ни стало поставить себе задачей для обновления нашего госаппарата: во-первых – учиться, во-вторых – учиться, и в третьих – учиться, а затем проверять то, чтобы наука у нас не осталась мёртвой буквой или модной фразой… Одним словом, нам надо предъявлять не те требования, что предъявляет буржуазная Западная Европа, а те, которые достойно и прилично предъявлять стране, ставящей своей задачей развиться в социалистическую страну…» [1485]

Много о чём думал Ленин, диктуя свою последнюю, как оказалось, статью. Так, он выражал надежду, что Рабкрин не будет чураться и примет в свои ряды людей, «отличительным свойством которых является общительность или способность проникать в круги, не особенно обычные для такого рода работников»… И что им «придётся подготовлять себя к работам», которые Ленин «не постеснялся бы назвать подготовкой к ловле… мошенников»…

А затем Владимир Ильич заключал:

«Мне кажется, что наш Рабкрин выиграет немало, если примет эти соображения к рассмотрению, и что список казусов, посредством которых наша ЦКК (Центральная Контрольная Комиссия. – С.К .) или её коллеги по Рабкрину выиграли несколько своих наиболее блестящих побед, будет обогащён немало похождениями наших будущих „рабкринщиков“ и „цекакистов“ в местах, не совсем удобоупоминаемых в чинных и чопорных учебниках» [1486].

Это были тактические рекомендации, правда – со стратегическим смыслом. Но в последней ленинской статье хватало и философских, собственно, наблюдений, например:

«Во всей области общественных, экономических и политических отношений мы ужасно революционны. Но в области чинопочитания, соблюдения форм и обрядов делопроизводства наша революционность сменяется сплошь и рядом самым затхлым рутинёрством. Тут… можно наблюдать интереснейшее явление, как в общественной жизни величайший прыжок вперёд соединяется с чудовищной робостью перед самыми маленькими изменениями…

Русский человек отводил душу от постылой чиновничьей действительности дома за необычайно смелыми теоретическими построениями… У нас уживались рядом теоретическая смелость в общих построениях и поразительная робость по отношению к какой-нибудь самой незначительной реформе… И поэтому наш теперешний быт соединяет в себе в поразительной степени черты отчаянно смелого с робостью мысли перед мельчайшими изменениями…» [1487]

Здесь была точно уловлена двухвековая послепетровская двойственность «расейской» действительности, и можно лишь поражаться тому, как уже через полтора десятка лет после произнесения этих слов партия, созданная Лениным и пересозданная Сталиным, сумела разворошить эту двойственность так, что для миллионов не только молодых, но и зрелых (!!) советских энтузиастов стали рабочим принципом слова: «Нам ли стоять на месте, в своих дерзаниях всегда мы правы!»

Смог Ленин заглянуть и в очень далёкое будущее человечества – на век вперёд. Он диктовал: «Исход борьбы зависит, в конечном счёте, от того, что Россия, Индия, Китай и т. п. составляют гигантское большинство населения»…

В 1923 году Индия была колонией Англии, и бритты были уверены в том, что так будет вечно. Китай был тогда объектом многосторонней империалистической эксплуатации и сферой приложения перманентной японской агрессивности… А Ленин видел в них и в союзной им России решающий фактор будущей мировой борьбы за справедливый мир.

Сегодня, в нынешней России, два десятка лет после развала СССР пытавшейся «дружить» с Америкой и Европой, зреет понимание того, что разумнее искать общие позиции с Востоком. А Ленин указывал на этот путь почти сто лет назад!

Но воистину как завет прозвучали тогда, и опять звучат сегодня как завет и наказ такие вот ленинские слова: «Мы должны постараться построить государство, в котором рабочие… с величайшей экономией изгнали бы из своих общественных отношений всякие следы каких бы то ни было излишеств.

Мы должны свести наш госаппарат до максимальной экономии…» [1488]

Сказав так, Владимир Ильич задавался вопросом: «Не будет ли это царством крестьянской ограниченности?», и сам же на него отвечал:

Нет. Если мы сохраним за рабочим классом руководство…, то получим возможность ценой величайшей и величайшей экономии хозяйства в нашем государстве добиться того, чтобы всякое малейшее сбережение сохранять для развития нашей крупной машинной индустрии, для развития электрификации, гидроторфа, для достройки Волховстроя и прочее.