Наталья Боброва - Юрий Богатырев. Чужой среди своих

Первый раз я взял у приятеля машину, и мы поехали в Шереметьево купить что-нибудь покушать – ведь тогда все было закрыто ночью в Москве. Там мы купили поесть и вышли с ним попить газированной водички… А в машине сидели Костя Райкин и Наташа Варлей. Подошли милиционеры:

– Это ваша машина?

– Наша.

– Пройдемте.

Забрали нас в отделение, а у меня документов на машину нет. Ни Богатырева, ни Райкина никто еще не знал. А Наташу Варлей в темноте не узнали. Милиционеры даже поинтересовались:

– А почему вы детей с собой в такой поздний час возите?

– Каких детей?

– Да у вас там в машине сидят дети!

– Вы что, какие дети! Это же Наташа Варлей и Костя Райкин!

Но отпустили.

Потом 7 Ноября он пришел к нам домой, и мы договорились вечером пойти в цирк. Правда, Юра колебался:

– Мне так неудобно, я не одет…

А мы как раз приехали откуда-то из-за рубежа. Юра высокий, я на две головы ниже его. Но мы нашли для него какой-то красивый свитер, расфуфырились все и прямо из-за стола поехали в цирк. Я был за рулем. Доехали только до перекрестка – нас остановили и спрашивают, с какой улицы мы едем. Я отвечаю:

– С С-с-супруна…

И меня забрали в милицию. Оказывается, недалеко от нашего дома угнали точно такого же цвета машину. Но все обошлось, меня отпустили. Но Юра очень переживал! Кому он только не звонил, чтобы меня выручить, – вплоть до Олега Даля! Он искал, у кого есть знакомства в ГАИ.

Его очень любили в цирке. В 1980 году я участвовал в программе, подготовленной к столетию цирка. Меня попросили записать Юру – чтобы на параде звучал его голос. Так и получилось – все артисты шли под его голос…

В цирке же он набирался и новых впечатлений для работы. Тогда, помню, он снимался в телеспектакле «Когда-то в Калифорнии». И вдруг мне говорит:

– Ой, мне надо обязательно посмотреть у вас один комический номер – мне образ нравится. Хочу его использовать в «Калифорнии».

А я, к своему стыду, ни разу не был на его спектакле – ни в «Современнике», ни во МХАТе. Потому что когда у нас выходной – у него нет спектакля, когда у него спектакль – мы работаем. Тогда ведь был один выходной. Единственный раз, когда у нас совпали выходные, мы ходили в Театр эстрады на представление Аркадия Исааковича Райкина.

Когда он наконец получил квартиру, мы были у него на новоселье. В принципе, там больше никого и не было. Еще приехала моя сестра. Тогда, помню, он очень расстроился из-за звонка из Ленинграда – ему сообщили о том, что у Павла Кадочникова погиб сын. И Юра тут же начал звонить знакомым, сообщать эту печальную новость, давать телеграмму с соболезнованием в Ленинград… Такое получилось грустное новоселье…

Он никогда не обращался за помощью.

Я к нему обращался. Брал деньги в долг. Мне нужны были деньги – я хотел купить дачу. К кому ни обратишься – отказ. Последняя надежда на Юру.

– Славочка, конечно, все, что у меня есть.

Тут же поехал со мной в сберкассу на Пушкинской площади. Он входит – там его все уже знают: «Ой, здравствуйте!» Он снял все деньги, какие у него были (а было немного, три тысячи – он был типичный бессребреник), и отдал мне без разговоров.

Последнее время мы уже не так тесно общались. Увы, он все время был выпивший. И в связи с этим стал реже к нам приходить, у него образовались другие компании…

Последний раз я говорил с ним по телефону.

Я задумал тогда делать один спектакль, и мне нужны были хорошие костюмы. И я хотел, чтобы это делал Слава Зайцев. А поскольку они дружили, я обратился к Юре:

– Юра, можно я от твоего имени позвоню Славе?

– Да, Славочка, пожалуйста, звони от моего имени…

Но к своему великому огорчению, я чувствовал, что он был очень нетрезв. И это был наш последний с ним разговор…

Я так и не смог прийти к нему на похороны: о его смерти узнал на границе – мы с цирком ехали на гастроли в Австрию. Я позвонил в Москву насчет нужных документов и узнал, что Юры нет…

Именно цирк свел Богатырева с заслуженным артистом России, лауреатом международных конкурсов, в прошлом танцором на проволоке, а ныне – режиссером-постановщиком Центра циркового искусства, руководителем мастерской «Пластический цирк» Владимиром Стахановским.

– Однажды Юра сам пришел к нам на спектакль, посмотрел представление. Это был обыкновенный цирковой дивертисмент, в старом цирке на Цветном бульваре. Тогда я как режиссер готовил номера – характерные танцы на проволоке, классическое адажио, воздушные полеты, танцы на проволоке на велосипеде и многое другое.

В тот вечер я танцевал на проволоке ре-минорную «Токкату» Баха. Это Юру очень поразило – балет в цирке! И он пришел за кулисы, мы познакомились. Тогда я уже видел «Свой среди чужих…». Так завязалась наша дружба. Он тогда еще работал в «Современнике». Это были 70-е годы.

И начались его регулярные визиты в цирк – буквально через день. Он стал часто приходить и рисовать – многих наших артистов, не только меня. Делал огромное количество различных набросков.

Такое отношение для меня не было чем-то исключительным – к искусству цирка всегда тянулись очень многие интересные люди. Но Юра привлек меня тем, что удивительно серьезно относился к нашему искусству. Юра потом неоднократно мне повторял: «Площадное искусство – это великое искусство, оно было, есть и будет всегда». И для меня это были не выспренние слова, а искреннее признание. Поскольку я сам в это очень верил, то он казался мне очень близким человеком.

Так началась наша дружба, которая длилась много лет.

Когда ему было плохо, он всегда заезжал к нам домой – поправить настроение. У нас ему никто не мешал, он как-то естественно влился в нашу семью. Моя дочка Настя звала его только Филиппок – она считала «Объяснение в любви» его лучшим фильмом. Кстати, мне кажется, что там он сыграл как бы самого себя.

Почему моя семья его так любила? Потому что он казался нам очень простым, открытым, домашним человеком. Он приходил в дом абсолютно как член семьи. Отдыхал, кушал, смотрел видео. Он очень эмоционально воспринимал фильмы – все проигрывал внутри себя. Юра чувствовал себя у нас на «Аэропорте» абсолютно своим.

Но! Когда люди, случайно попавшие в нашу компанию, развязно пытались перейти на «ты» – его это сразу отталкивало.

Если он уставал, он звонил куда-то и говорил: «Не поеду я на ваши съемки, идите вы к чертовой матери, все, я устал, не хочу». Но, естественно, наступал следующий день, он вставал и утром ехал работать…

Моя жена, Регина Михайловна, очень вкусно готовит. И он бывал просто счастлив, что мог хорошо покушать, – с удовольствием все пробовал, хвалил… Регина его кормила на убой. На отсутствие аппетита он никогда не жаловался. Но если нужно было для роли – легко худел.