Виктор Цвиркун - Соратник Петра Великого. История жизни и деятельности Томы Кантакузино в письмах и документах

Его Величество <���Петр I. – В.Ц. > очень сожалеет о нем <���Т. Кантакузино. – В.Ц. >, и еще сегодня в его доме говорил его высочеству <���герцогу Карлу-Фридриху Голштейн-Готторбскому. – В.Ц. >, что он был храбрый, отличный солдат и вернейший из всех валахов, перешедших к нему в подданство…

Умерший был греческаго исповедания и погребался, следовательно, по здешнему обряду.

В 11 часов утра к дому его пришли два баталиона в полном вооружении, с музыкою и распущенными знаменами, и стали во фронт в ожидании выноса тела. Когда приехал его высочество, весь этот отряд отдал ему честь. Император был уже там и принял герцога весьма милостиво. Сперва разносили немного вина и сластей и роздали присутствующим белыя перчатки и около 500 золотых колец; потом, по вскрытии гроба и отслужении духовенством последней панихиды, все подходили к покойнику для прощального целования. Затем гроб опять закрыли и шествие началось.

Впереди ехал верхом маиор шлюссельбургскаго батальона; за ним следовали оба упомянутые батальона с восемью знаменами, но без гренадеров. Офицеры имели флер на шляпах и на верху пик, которые они, как и мушкетеры свои ружья, держали по немецкому похоронному обычаю, навыворот. Шляпы и инструменты гобоистов также были покрыты флером, а у барабанщиков барабаны обтянуты черным сукном, отчего издавали какой-то глухой и печальный звук.

За солдатами ехали верхом два трубача в зеленых костюмах, отороченных серебряными галунами, и трубили; потом шел маршал с жезлом, и за ним несли сперва траурное, парадное знамя, на котором с одной стороны был изображен портрет генерала, а с другой его герб. Затем ехал на огромной и дикой лошади всадник, весь в латах. После него следовали: парадная лошадь, весьма красивая, с красным бархатным седлом, которую вели два конюха, и траурная лошадь, покрытая до земли черною суконною попоною и ведомая под узцы также двумя конюхами.

За этой процессией шло, в преднесении икон, многочисленное духовенство в великолепных облачениях, с зажженными восковыми свечами в руках и постоянно пели. За гробом шел император в длинной мантии, имея возле себя с правой стороны герцога, а с левой – князя Меншикова, которые оба были также в черном и в длинных мантиях. Позади их следовали прочие вельможи, но не в большом числе, не более 20 человек, не все в черном и в черных мантиях.

В заключении всего тянулся ряд пустых саней. За немецкой слободою император и герцог сели каждый в свои сани и воротились назад, но князь Меншиков, как мне сказывали, шел за процессиею до самой церкви, где един красноречивый проповедник [272]говорил надгробное слово и где гроб снова открывали для отдания последнего целования усопшему. По окончании всего солдатами произведено было три полных залпа» [273].

На этом завершилась славная и печальная, полная успехов и неудач жизнь «храброго воина и веселого нравом человека» Томы Кантакузино.

Со смертью графа и его близких пресеклась первая попытка закрепления среди именитых родов российского дворянства потомков византийских императоров. Значительно позже, 29 апреля 1893 г., представители уже другой ветви рода Кантакузино были утверждены в княжеском достоинстве Российской империи и внесены в «Общий гербовник», часть ХII, под номером семь [274].

Еще до погребения Т. Кантакузино в Москве с целью уберечь движимое и недвижимое имущество, оставшееся после графа в Переяславском полку, его многолетний приятель и покровитель А. Д. Меншиков отправил туда нарочного [275]к майору Южакову. В своем письме он предписывал оставшиеся после смерти Т. Кантакузино «домы и маетности в Переяславском полку… осмотреть и переписать, и какие есть в них пожитки оное все, також переписав, имянно запечатать. Буде же что после его смерти, кто уведав о том растащил, и то все собрать и во всякой иметь сохранности, пока оставшая [ся] после ево генерала-маеора жена туда прибудет или кого от себя пришлет» [276].

После смерти супруга Мария Кантакузино поселилась и безвыездно проживала в оставшихся ей по наследству имениях. Ей была определена ежегодная пенсия в 1500 рублей [277], которую она изначально получала из Москвы от Военной коллегии. Дальнее расстояние и многочисленные задержки с получением причитающихся ей денег заставили графиню обратиться за помощью и содействием А. Д. Меншикова. Обращаясь к фельдмаршалу, 9 сентября 1724 г. она просила о перемене указа, «дабы оное [жалование] давалось в Белогородской или Севской провинции. Понеже за бытностию моею в Малой России свободне оное получать оттуда нежели с Москвы» [278]. Помимо этого вдова Т. Кантакузино просила заступничества князя от произвола местных властей, отмечая, что «от учрежденной Малороссийской коллегии чинятца… великие тягости за домоганием всяких податей и десятин, как с тамошних жителей» [279]. Другая нанесенная ей обида проистекала от размещения на постой в ее маетностях войск, в то время как «украинская старшина в своих имениях воинского постоя не имеет» [280].

Обращение Марии Кантакузино за помощью к всесильному покровителю возымело действие, поскольку через несколько месяцев, 18 января 1725 г., за подписью командующего войсками на Украине князя М. М. Голицына ей был выдан «Охранный лист» на недвижимое имение, доставшееся по наследству от покойного супруга [281].

К сожалению, нам неизвестна ни жизнь, ни дальнейшая судьба, ни дата смерти Марии Кантакузино. Исключение составляет тот факт, что после ее кончины бывшие за ней движимые и недвижимые имения были возвращены в казну.

Смерть Томы Кантакузино существенным образом не отразилась на строительстве Ладожского канала. Став третьим по масштабам строительства, после Санкт-Петербурга и Кронштадта, проектом петровской эпохи, он приковал к себе особое внимание императора.

На его возведении работали более 60 тысяч человек. Для более успешного ведения работ было организовано специальное производственное обучение. Людей, которые хоть немного знали грамоту, обучали основам арифметики, геометрии, механики и гидравлики, так как на канале нужно было построить много сложных гидротехнических устройств и сооружений.

В 1723 г., после завершения успешного Персидского похода, Петр I, проверив продвижение и качество канальных работ, остался крайне недоволен их медленными темпами и многочисленными техническими нарушениями. Взявшие же на себя исполнение государственного заказа подрядчики «понеже они в такой великой работе искусства не имели, того ради они в 5 лет, суммою миллиона рублев и с великою помощью армеи и казаков ни тринадцати верст не отделали» [282].

За неискусное ведение дел распоряжением императора были арестованы несколько руководителей и мастеров строительства. Среди лишенных чинов и званий значился и куратор строительства генерал-майор Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев [283]. Дальнейшее производство земляных работ забрали из рук подрядчиков и возложили исключительно на военных.