Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

Ну а любовь совершает чудо слияния двух душ… Правда, любовь открывает простор иллюзиям, но что за беда? То, что представляется существующим, — существует! Это уж я вам говорю! Любовь дает возможность представить себе мир таким, каким он должен быть…»

Она записала эти слова 30 мая 1884 года, то ли проговорившись, то ли сознательно. Откуда у нее вдруг это знание любви? Почему она так уверена в своих словах? «Это я вам говорю!» Ведь еще совсем недавно она заполняла страницы стенаниями, что она ничего о любви не знает и никогда не любила? И откуда эта впервые возникшая на страницах русского издания дневника фамилия известного французского писателя Ги де Мопассана, большего любителя женщин и знатока адюльтера?

«Милостивый государь!

Читая вас, я испытываю блаженство. Вы боготворите правду и находите в ней великую поэзию. Вы волнуете нас, рисуя столь тонкие и глубинные движения человеческой души, что мы невольно узнаем в них самих себя и начинаем любить вас чисто эгоистической любовью. Пустая фраза? Не будьте же строги! Она в основе глубоко искренна. Мне хотелось бы, конечно, сказать вам что-нибудь исключительное, захватывающее, но как это сделать? Это так трудно! Я тем более сожалею об этом, что вы достаточно выдающийся человек, чтобы внушить романтическую грезу стать доверенной вашей прекрасной души, — если только правда, что ваша душа прекрасна. Если она не прекрасна и подобные вещи вас не занимают, — то я прежде всего жалею о вас самом. Я назову вас литературным фабрикантом и пройду мимо…»

Так начинается первое письмо написанное Марией Башкирцевой Ги де Мопассану в Канны, где он живет в близлежащем старом поселке на улице Редан в последнее время, письмо, как она сама объясняет, написанное после того, как она узнала, что его забрасывают посланиями и другие дамы. Как мы знаем, это далеко не первый опыт ее анонимной переписки: писала она любовно-интригующие письма Одиффре и Пьетро Антонелли, вела фривольную переписку с графом Лардерелем, подписываясь фиалкой, забрасывала анонимками Поля де Кассаньяка — это ее стиль, вписывающийся в стиль эпохи, но именно ее стиля особенностями, так сказать, фирменным знаком, всегда была игра на грани скандала, переписка ее всегда носила ярко выраженный сексуальный характер, другое дело, что письма в большинстве своем до нас не дошли, а вот переписка с Ги де Мопассаном сохранилась полностью, да еще теперь и полностью напечатана, со всеми восстановленными купюрами, и с последним письмом, которое прежде было сокрыто и которое, вместе с купюрами, ввела в культурный оборот все та же Колетт Конье, хотя публикаторы его на русском языке в книге «Ги де Мопассан. Знакомый и незнакомый» (М., 1992) и попытались приписать первопроходство себе. Надо сказать, что у Марии Башкирцевой на сей раз оказался вполне достойный партнер, все-таки писатель, как его любят называть, французский Чехов, хотя и творил пораньше, чем его русский собрат.

Итак, обратимся вновь к переписке:

«Уже год, как я собираюсь написать вам, но… неоднократно мне приходила мысль, что я переоцениваю вас, а потому не стоит и браться за перо. Но вот, два дня назад я прочла в «Голуа», что некая дама удостоила вас изящной эпистолой и вы просите адрес этой прелестной особы, чтобы ответить ей. Я тотчас почувствовала ревность».

Она дала обратный адрес: «Госпоже Р.Ж.Д., до востребования, Почтовое бюро, улица Мадлен, Париж».

Незнакомка сразу предупреждает Мопассана, что они никогда не встретятся. Но тут же пишет, что она обворожительно хороша и эта приятная мысль должна побудить его ответить. Колетт Конье почему-то решила, что Мария Башкирцева не знала, сколь охоч до женского пола Ги де Мопассан, что об этом ей только потом рассказали друзья, и что главной ее целью на тот момент было пристроить свой дневник какому-нибудь литератору, чтобы после ее смерти он не пропал, но, на мой взгляд, это в корне неверно, что-то есть в этом предположении скованно-дамское, оправдательное, потому что с первых строк своей переписки Башкирцева начинает открытую опасную любовную игру и сразу создается впечатление, что эта игра и есть главная цель ее писем. А чтобы понять отношение «милого друга» к женщинам, не надо было знать его лично или что-то слышать от общих знакомых, для этого писателя надо просто читать, а читала она его, надо сказать, внимательно.

Мопассан, разумеется, как всякий ловелас, с радостью хватает голый крючок. Еще одна интрижка с дамой, вероятно, из высшего круга, ему не помешает, а что интрижка возможна, ему подсказывает и сам фривольный стиль, и полунамеки, которые он читает между строк.

Но сначала надо показаться немного холодным и утомленным многочисленными поклонницами (он даже цифру полученных писем от дам за последний год: пятьдесят или шестьдесят), чтобы еще больше распалить ревнивую особу:

«Милостивая государыня,

мое письмо, очевидно, не оправдает ваших ожиданий. Вы просите разрешения быть моей поверенной. Во имя чего? Я вас совершенно не знаю… Разве вся сладость чувств, связывающих мужчину и женщину (я говорю о целомудренных чувствах) (Так-так, побольше лжи — авт.), не зависит прежде всего от приятной возможности видеться, разговаривать, глядеть друг на друга и мысленно восстанавливать, когда пишешь женщине-другу, черты ее лица… (Атака началась — авт.) …к чему пренебрегать очаровательными подругами, которых знаешь, ради подруги, может быть, также очаровательной, но неизвестной, то есть такой, которая может показаться даже неприятной нашему взору или нашему уму?»

Он не боится показаться невежливым, чтобы раззадорить незнакомку, заставить ее открыться.

Но Мария ведет себя, как опытный игрок, увлекая его все дальше и дальше. Она не открывает сразу все карты, пусть погадает, пускай помучается. Однако, даже в те строки, что пишет ему в ответ, она каплями впрыскивает правду, но не всю, и приукрашенную.

«Неужели, сделав первый шаг, мы теперь остановимся? Мне тем более будет жаль, что у меня появляется желание доказать вам в один прекрасный день, что я заслуживаю большего, чем стать 61-м номером.

Однако если все же двух-трех легких намеков было бы достаточно, чтобы привлечь на свою сторону красоты вашей дряхлеющий души, уже лишенной чутья, то можно было бы, например, сказать: волосы — светло-русые, рост — средний, родилась между 1812 и 1863 годом…»

Она хорошо понимает, что из двух предложенных цифр, воображение мужчины выберет вторую, что Мопассан определит ее возраст, как возраст двадцатиоднолетней девушки, что на пять лет уменьшает ее истинный возраст и что это, безусловно, поманит опытного ловца женских душ и тел. Однако, и 1812 год здесь не случаен, он написан для того, чтобы потом, когда-то, открывшись, сказать ему: вот, видите, я вам намекала про Россию, а вы не поняли. Кстати сказать, она недавно прочитала «Войну и Мир» Л. Н. Толстого.