Екатерина Сушкова - Записки

Екатерина Петровпа Киндякова, дочь ген.-майора, вышедшая в 1831 г. замуж за известного приятеля Пушкина, Александра Николаевича Раевского, вдохновителя его стихотворений «Демон» и «Коварность». О ней см. справку В. Л. Модзалевского к «Дневнику» Пушкина», Пгр. 1923, стр. 209 сл. и письмо А. Я. Булгакова в «Русск. Арх.» 1903, I, стр. 597.

А. В. Сушков, — другой дядя автора дневника.

Здесь приписано поперек по-русски, вероятно, теткой: «Всем сестрам по серьгам, — это утешительно и оправдывает лишь злых. Тот не добр, кто никем недоволен или все могут быть несправедливы к бедной сироте, которая решительно всех ругает от мала до велика».

Ср. с описанием первой встречи с Лопухиным в «Записках», стр. 145 и сл.

Елена Николаевна Трубецкая, упомянутая в «Записках», стр. 56, 62 и сл.

Т. е. Лопухина и Лермонтова.

Прасковьи Васильевны Сушковой, о которой см. в «Записках».

Дмитрий Петрович Сушков, шестнадцатилетний брат Додо.

К этому месту между строк приписка (тетки): «Вы родились хитрой и фальшивой, — недостатки, от которых вас хотели исправить, но как ни гони природу, она возвращается галопом».

Ахилл — негритенок, слуга в доме Лопухиных. Его упоминает Лермонтов, прося осенью 1832 г. в одном из своим писем к С. П. Бахметевой, «отнести поклон веем моим друзьям… во втором разряде коих Achille, арап». (Полн. собр. соч. М. Ю. Лермонтова, т, IV, изд. 2-е, П., 1926, стр. 308) Акварельный портрет этого грума, сделанный самим Лермонтовым, сохранился в альбоме Верещагиной («Сочинения Лермонтова» под ред. П. А. Висковатого, т. V, стр. 381).

С места в карьер.

Этот стих дан в тексте по русски.

Полковник л. гв. Московского полка Вильгельм Иванович Карлгоф, поэт, сотрудник «Лит. прибавл. к Русскому Инвалиду», «Библиотеки дли Чтения», «Северной Минервы», «Невского Альманаха» и др. О его танцовальных вечерах см. Бурнашев, «Русск. Архив» 1872, стр. 1810; о его литерат. обедах П. А. Плетнев, Соч. II, стр. 94 и сл., К. А. Полевой, «Записки», И. С. Тургенев, «Вечер у Плетнева».

Об А. П. Алексееве см. в «Записках» стр. 107.

Ср. подобную историю в «Записках», где дело, однако, происходит в Петербурге, по поводу спектакля «Русалки» и связано с Головиным.

Здесь приписка тетки: «Это у вас такие чувства меры, которые диктуют вам подобные деликатные выражении. Та же рука подчеркнула в тексте слова «яростью, с бешенством».

К этому мосту приписка (тетки) между строк: «доказательство, что Вам приписывают хорошие правила!»

«Чопорная девица» — тетка Полина.

Последние слова подчеркнуты и к ним приписка тетки: «Несомненно это погубило вас в мнении благоразумного».

В имение «Средниково», где в 1830 г. авторша записок встречалась с Лермонтовым.

Последние слова подчеркнуты и тою же рукой (тетки) приписало: «что за выражение о своих благодетельницах. Те, кто прочтут, воздадут должное вашей злобной душонке, и чем больше вы жалуетесь, тем более вы доказываете, какая вы гадкая, и не заслуживаете даже, чтобы на вас сердились. Вы внушаете настоящее презрение.

Приятельница Е. А. Сушковой в Петербурге, упоминаемая в «Записках».

Речь идет, по-видимому, о А. А. Лопухине.

Эта страница, от слова «освободить» до «разряженную», перечеркнута крест на крест с припиской (тетки) «ужасная ложь».

А. А. Лопухин.

Систематические записи в дневнике после этих слов прерываются, и следующие строки находятся на особом вкладном листке, вырванном из какой то другой тетради.

Первоначально стояло «сегодня».

Материалы эти извлечены нами из биографического этюда В. П. Желиховской — «Елена Андреевна Ган, писательница-романистка в 1835–1842 гг.» («Русск. Старина» 1887 г., кн. III, стр, 745–751). Несомненно авторитетная в тех частях своего повествования, в которых она точно цитирует письма своей матери, осведомленной из первоисточника о романе Е. А. Сушковой с Лермонтовым, В. П. Желиховская не заслуживает подчас доверия там, где ей приходится прибегать к передаче эпизодов истории 1834–1835 гг. «своими словами», по памяти и устным преданиям. Разумеется, самой ценной частью материалов Е. А. Ган и В. П. Желиховской являются выдержки из тетради, в которой изложена была «тайная история жизни» Е. А. Сушковой. Характерно, что в этом раннем автобиографическом документе (сама составительница называла его «исповедью») некоторые личные имена были зашифрованы еще строже, чем в позднейших записках.

Под именем «князя Мишеля» в «исповеди» был выведен А. А. Лопухин.

«Бог мой, мадмуазель, может быть я люблю вас, может быть, нет, право, не знаю! И можно ли помнить о всех увлечениях прошедшей зимы? Я. влюбляюсь, чтобы убить время, но не рассудок! Поступайте, как я, и будете чувствовать себя хорошо».

«Потому что он обладает дьявольским искусством очарования, потому что он Демон, и его стихия — зло! Зло без всякой личной заинтересованности, зло ради самого зла!»

«Господи, как вы изменились, какое горе стерло ваши чудесные краски!»

«Хотите ли оставить за мной мазурку, мне нужно о вами поговорить!»

«Скажите, не влюблены ли вы случайно, но в кого же? Не в…»

Хронология здесь В. П. Желиховской спутана: поездка Е. А. Сушковой в Москву весной 1833 г, объединена с материалом о позднейших ее встречах с А. М. Верещагиной.

«Будьте спокойны, милая кузина. Мишель никогда не женится на m-lle Сушковой. Я играл двойную игру, которая удалась мне превосходно. Кокетство m-lle Сушковой хорошо наказано. Она так очернена в глазах Мишеля, что он к ней чувствует одно презрение: мне же удалось лестью вскружить ей голову и даже внушить ей страсть, которая мне неприятна… Не так то легко будет мне от нее отделаться! Зато цель наша достигнута, а что касается до m-lle Сушковой, — будь с ней что будет…»

Эти подозрения о материальной заинтересованности А. М. Верещагиной и ее матери в разрыве А. А. Лопухина с Е. А. Сушковой были лишены всякого основания и немедленно вызвали в печати протестующее разъяснение Е. Бакуниной («Русск. Стар.» 1887, кн. VIII, стр. 430).

Романтическую настроенность Е. А. Сушковой ярко характеризует рассказанный В. А. Желиховской эпизод из семейной их хроники 1836 года, когда героиня Лермонтовского романа была выбита на долго из колеи фантастическими слухами о десятках миллионов рублей, скрытых якобы одним из ее предков в английском банке во времена императрицы Анны и Бирона: «Загвоздка к получению этого прадедовского капитала, с процентами на проценты, состояла лишь в том, что сгорели документы, выданные банком». («Русск. Стар» 1887 г., кн. III, стр. 739).