Григорий Зумис - Люди Церкви, которых я знал

Как только он умер, игумен сказал: «Звоните в большой монастырский колокол, чтобы ущелья и горы, по которым он так часто ходил, услышали, что сегодня иеромонах Евдоким попрощался с видимым творением».

Мы благодарны ему за оставленный им хороший пример и просим Архистратига Михаила послать нашему малому стаду другого Евдокима, чтобы он напоминал нам о тех, кто всем сердцем предан Церкви.

Старик Афон, ты принял в свои недра Евдокима. Да вырастут на тебе и другие Евдокимы, чтобы тебе остаться прежним. Аминь.

В 1967 году по благословению старца Амфилохия мы, трое братьев, посетили Святую Гору. Давнее знакомство привело нас в келью монаха Паисия. Мы попросили его подсказать нам, где найти духовных людей, от которых мы могли бы услышать слово на пользу душе. Он ответил: «Слово, которое вы ищете в этой пустыне, есть безмолвие и безвестность».

Тогда у старцев не было ещё нынешней привычки превозносить друг друга, что является плодом скорее ханжества, чем благочестия: «В той келье живёт волк, ты туда не ходи, а вон там пасутся овцы, туда можешь идти безбоязненно». В то время жившие по уединённым кельям старцы советовали монахам идти в те монастыри, куда не ходят люди.

От другого молодого монаха мы узнали, что на Катунаках [253] Монашеское поселение скитского типа, расположенное на юго-западном склоне Афона в возвышенной долине между Малой святой Анной и Карулей. На Катунаках самая большая келья принадлежит братству Данилеев – известных святогорских иконописцев и певчих. Она была основана старцем Даниилом (1929), по имени которого и получила своё название. есть один иеромонах, который живёт подвижнически, хотя и речи не было о том, что он прозорлив, предвидит будущее и совершает чудеса. О нём монахи говорили только одно: «Он подвизается».

Поиски отца Ефрема привели нас на Катунаки, где братство Данилеев с давних пор является хорошим исходным пунктом, из которого каждый может совершать обходы «пустыни», как называют эти скалистые места на склонах Афона. В этом братстве отец Модест, второй после старца, отличался радостным выражением лица, незлобием и простотой сердца. Позднее, когда он сам стал старцем кельи, эти черты стали его визитной карточкой. Он, как и отец Ефрем, был подлинным сыном Афонского государства. Его простая и бесхитростная речь была подобна потокам благодати. Его руку хотелось поцеловать так, как целуют на святых иконах руку Христа или Богородицы. Он вкушал пищу с благоговением, как люди прежних времён. Он улыбался, как дитя, и бывал серьёзен, как взрослые, не забывая при этом о своей ничтожности. Он говорил не с кафедры, как профессор, но сидя на низкой скамеечке, как ученик Афониады [254] Школа для мальчиков, находящаяся в Андреевском скиту в Карее. . Теперь такое не часто встретишь. Откуда было взяться важности «старчества» у старца Модеста и «серьёзности» заслуженного учителя? Когда ему приходилось говорить, то он краснел, как стыдливая девушка.

Господи, не лишай нас присутствия таких людей! Пусть у нас всегда будут подобные ему монахи.

Ещё одна монашеская община запомнилась нам на всю жизнь – братство старца Христодула. Их келья находилась ниже кельи Данилеев, ближе к Каруле. Старец и его ученик приняли нас в своём орлином гнезде как старых знакомых. Нам сразу бросилось в глаза их уважение друг к другу: оба они были в преклонных летах. Каждый из них пытался спрятаться за другого, и поэтому нам были видны оба. С нами говорил один старец, которого послушник ни разу не перебил, говорил он тихо, чтобы не нарушалось безмолвие пустыни. У нас была общая тема для разговора: наше восхищение преподобным Христодулом Латрским. Старец говорил о нём как о своём земляке, почившем в селении Лимни на острове Эвбея. Мы говорили о нём как приехавшие с Патмоса, на котором он подвизался [255] Прп. Христодул Латрский – основатель нескольких монастырей, в том числе знаменитого монастыря св. Иоанна Богослова на Патмосе. Из-за нашествия норманнов был вынужден бежать оттуда с братией на о. Эвбею, где и почил в 1094 году. . Это была прекрасная встреча, подобная весенним встречам дроздов и соловьёв на скалистых отрогах Афона.

Мы спросили его о зилотах. Он ответил, не раздумывая: «Мы, сынок, люди необразованные. Дело нашей жизни – молитва и богослужение. Основная ответственность лежит на тех, кто управляет Церковью, а также на образованных клириках и мирянах. Мы следим за тем, что происходит в Церкви, и от того, что мы часто слышим, у нас болит сердце. Да помилует нас Бог…»

Это было на одной стороне Катунак. Когда мы пришли на другую, настал полдень, и палящие лучи солнца (был конец августа) смыли со скал всю их приятность. Поздним вечером мы добрались до каливы преподобного Ефрема. В сумерках показалась фигура старца. Высокий и весь закутанный в одежду, он напоминал ствол старого платана. Позднее он мне рассказывал:

– Эти четыре стены в нашем огороде я сам вытесал мотыгой. Недавно я предложил своим послушникам каждому вытесать по одной стене, но у каждого нашлись отговорки (у одного болит поясница, у другого руки), и они стали просить фрезу.

– Зачем? Вы что, не понимаете, что эта машина нарушит безмолвие пустыни?

– Не страшно, отче, нам лучше взять фрезу.

– Ладно, берите, если вы так боитесь тишины.

В те годы отец Ефрем ещё не был известен на Афоне. Лишь некоторые робко шептали о том, что его слово чего-то стоит. Так было ещё в 78-м году, когда мы просили у его соседа показать нам тропинку, ведущую к келье старца. Он тогда сказал нам: «Я слышал, что у него хорошее учение, и я думаю как-нибудь его посетить».

В тот благословенный вечер старец принял нас исключительно гостеприимно. Когда он вёл нас в храм, за нами шёл босой старичок, у которого, казалось, старость отняла последний разум, и который был на полном попечении отца Ефрема. Когда мы представились старцу богословами [256] Так в Греции принято называть студентов и выпускников богословского факультета. , он посмотрел на нас с печальной улыбкой, которая сразу же спустила нас на землю. Как старательно мы учились на богословском факультете! Но здесь, в пустыне, всё это оказалось ничего не значащим. Это было ужасно стыдно: мы, двадцатипятилетние парни, посмели назвать себя богословами перед седым старцем-пустынником! Нам преподали хороший урок, и я помню его до сих пор: «Дорогие мои детки, богослов тот, кто беседует с Богом, а не тот, кто изучает богословие».

К Данилеям мы вернулись совершенно очарованные старцем. Посещение пустыни оставило в нас глубокий след, и впоследствии, после всякого посещения отца Ефрема, это впечатление ещё более усиливалось.