Михаил Шевченко - Избранное

— И что же теперь делать? — в тон ему озабоченно спрашиваю я.

— Не знаю, — отвечает.

По дороге снова и снова повторяет свою фразу: «Вот какая беда пришла…»

Вернулись домой. Разделись.

— Папа, а теперь мне пришла судьба, и я бросаю курить.

Приходим в детский сад после выходных дней.

— Максим пришел! Максим!..

Подбегают ребята. Пытаются обнять его и даже целовать. Он степенно отводит распахнутые для объятий руки товарищей.

— Только не целоваться… Мы же не маленькие!..

Помнит, что я отговаривал его от поцелуев, чтоб не заражать друг друга. А уж насчет возраста — это он от себя…

— Когда мы с мамой возвращались из детсада, я видел четыре милиционеров.

— Четверых, — поправил я.

— Да, папа, четырех милиционеров, — ответил Максим и улыбнулся, прищурившись: «А что, дескать, я по-своему все-таки сказал…»

Мать спит. А он уже делает мотоцикл из стульев посреди комнаты. Грохает чем-то. Мать открывает глаза и смотрит на часы.

— О-о, только семь часов…

— Да, мама, шут меня поднял так рано — в семь часов…

— Знаешь, вот мальчики в пустыне… Они на конях… Копыта вот так (шлепает ладошками по столу и языком цок, цок, цок…). А за ними — беляки. Хотят их догнать… И красные казаки спешат на выручку мальчиков… И песня (поет):

— А тут, папа, пустыня такая, степь, песок (морщится, прищуривает глаза — будто и правда в них бьет солнце, летит песок…). И кони храпят, папа…

— Знаешь, кто баржуин?

— Буржуин, — поправляю его.

— Да, баржуин… ой, буржуин… Это враг. Враг вообще Советской власти. И знаешь, как его убили?.. Было три хороших мальчика. И был мальчиш-плохиш…

И, горячась, пересказывает «Мальчиша-Кибальчиша» Аркадия Гайдара.

Работаю. Не слышу транзистора. А он, Максим, стоит рядом с перевязанной головой (он Чапаев, ранен в бою), в папахе (обычной шапке), в бурке (старой пятнистой шубке, наброшенной на плечи). Положил щеку на ладонь и — тих, тих…

— Ты что, устал?

— Нет, я песенкой заслушался.

И вздохнул.

Балуется за завтраком. Выставляю его из-за стола. Идет в угол, возле входной двери. Прохожу мимо в свою комнату и говорю:

— Вот так и стой. А котлеты и пастила пусть ждут тебя.

И закрываюсь в своей комнате.

Он тут же бежит в кухню, садится за стол и все съедает.

Бывает, не хочет одеваться. Строго говорю: «И не одевайся! Не надо!» Тут же одевается в три минуты.

Откуда это в человеке — делать что-то обязательно наперекор? Откуда?

На полчаса заехала к нам родственница жены. Собирается уезжать.

— Что это за человек? — с великим сожалением говорит Максим. — Только пришла и тут же уходит…

Он так рад всегда гостям. Узнаю в нем себя. Я ведь тоже рос один в семье.

Купил ему значок «Гвардеец». Отошли от киоска.

— Папа, расскажи про дедушку Ваню. Как он был комиссаром.

Значок напомнил ему давнишний мой рассказ о его деде — батальонном комиссаре, погибшем в 1944 году.

Идем к шлюзу. Солнечно и тепло. Хочется шутить и быть маленьким. Максиму тоже, видимо, хочется шутить.

— Папа, хочешь, я расскажу тебе сказку?

— Расскажи.

— Жили-были деда да баба. Баба и говорит: «Давай, дед, испечем стол». — «Да в уме ли ты, баба! — закричал дед. — Разве можно стол испечь?»

И хохочет.

— Расскажи мне, папа, как ты в армии служил.

— Да я уж тебе рассказывал.

— Тогда хочешь, я расскажу, как я служил?.. Вызывает меня генерал в военкомат. И говорит: «Хочу, чтоб ты, Максим, служил в армии командиром». Собрал я свой мешок и пошел на корабль. И прослужил — знаешь сколько? Сто пятьдесят лет. Вот!

Мать собирается уходить. Ей скучно, надоело дома. Она торопит Максима ужинать и укладываться спать. Он медлит, вызывает раздражение у матери. Наконец он в постели.

— А ты куда, мамочка?

— Я иду в Театр эстрады, — резко говорит мать и закрывает за собой дверь, оставляя Максима одного в комнате.

— А папа?.. — кричит Максим из-за двери.

— Папа будет дома.

Максим в тишине разговаривает о чем-то сам с собой.

Вхожу к нему. Сажусь рядом с ним и кладу свою ладонь ему на бок, под мышку. Так он скорей засыпает.

Он крепко прижимает рукой мою ладонь и шепчет:

— Папа, ты не уйдешь?

— Нет, никуда не уйду.

— Не ходи, папа! — И вдруг горячо-горячо: — Никогда, никогда, никог-да не ходи в Театр эстрады!..

— Хорошо, сынок. Не пойду. Спи спокойно.

Через две-три минуты он засыпает.

Пусть ему приснится кораблик с алыми парусами!..

— А у нас в саду есть морская свинка, ты знаешь.

— Где же она живет?

— В клетке.

— А чем же она питается?

— Знаешь, папа… Она так наворачивает капусту!

Берет бумагу. Держит перед собой.

— Хочешь, я тебе прочитаю, папа?..

Читает: «Один генерал захотел командовать. Собрал он отряд мальчиков и отправился на войну. Шел-шел. Ка-ак его пулей ударит! Он и упал в болото. Вот и все». А знаешь, в книжке есть еще рассказ…

Я замечаю, у него обветрены губы, и говорю:

— Что ж ты облизываешь губы на улице?

Максим умолкает и сердито свертывает бумагу.

— Раз ты перебил меня, я тебе больше читать не буду.

И быстро выходит из комнаты.

Секунды через две-три заглядывает в дверь:

— А тут у меня еще много-много интересного!..

И прикрывает дверь.

Наказал.

Идем из детского сада.

— Мы тебе куртку купили, — сообщаю ему. — Потеплеет — будешь ходить в ней.

— Новую? — обрадовался он.

— Да.

— А какого цвета?

— Бежевого.

— Это как у мамы? Вот теперь у нас с ней бежевые куртки!.. На молнии?

— Нет, на пуговицах.

— Ну и правильно. А то у меня в черной, помнишь, молния порвалась. Молния такая никчёмистая… А ты дашь мне поносить куртку?

— Ну конечно.

Молчит. И заключает.

— Спасибо, папа. Это хорошо, что вы мне купили. Вы мне еще давно-давно не покупали куртку.

— Жил-был Чапаев. Была у него серебряная шашка. И рубил он однажды белогвардейцев. «Знаешь, Иван Григорьевич, нас было меньше, а беляков больше. Но мы победили. Это тебе говорю я, Чапаев!» Вот и вся сказка, папа.

Кто такой Иван Григорьевич — так и осталось неизвестно.

Лежу на диване. С полчаса как пришел с работы.