Михаил Шевченко - Избранное

— Тебе теперь плакать нельзя, — говорю ему. — Ты идешь в старшую группу.

— В старшую! — тут же переспросил.

И охотнее засобирался. И когда уже через три дня я брал его домой, он всю дорогу твердил:

— Я теперь в старшей группе!

Посмотрели кинофильм «Серебряные трубы».

После фильма играет сам и приговаривает:

— Несите… Несите Ивана Петровича Гайдара. Он красный командир. Несите. Топ, топ. Ивана Петровича Гайдара. Его обязательно надо спасти от Гитлера. Ой ты, мой Гайдарушка, мы спасем тебя. Странники, берегите его. Несите, несите, осторожнее… Выхожу к нему.

— Гайдара, сынок, звали не Иван, а Аркадий. Аркадий Петрович.

— Ой! О-ой! — смутился Максим.

Спрашиваю у воспитательницы, как ведет себя Максим в детсаду.

— Знаете, у него нет детства, — ответила она.

— Как это? — опешил я. — Не понимаю.

— Вот все ребята играют организованно, — поясняет она. — А он либо ходит в стороне, либо поет, либо все в войну…

Заговорили об этом с Максимом по дороге домой.

— Папа, — сказал он, — ты бы ответил Надежде Трофимовне, что детство у меня дома.

Снял курточку, накинул ее на плечи. Гордо вскинул голову, встал ко мне вполоборота.

— Знаешь, кто я? Гусар!.. Тебе нравится, когда я гусарю?..

Соревнуемся: кто скорее съест сосиску с вермишелью. Я съел свою и показываю тарелку.

— Смотри, какая чистая.

— Я тоже все съем, и моя будет чищее, — отвечает Максим.

Смотрит на игрушечный танк и спрашивает:

— Кто сидит сзади на танке?

— Десантники.

— Папа, а когда холодно, десанты открывают люки и щелочки и садятся в мотор. Когда он работает, он теплый, и десантам тепло.

Подошел к окну. Прильнул к нему и молчит. Долго-долго.

— Ты чего тут стоишь? — поинтересовался я.

— Да жду, папа… Жду, когда взлетит ракета в космос, — и показал на Останкинскую телевизионную вышку, которую нам с четырнадцатого этажа прекрасно видно. Она и в самом деле похожа на стартующую ракету, особенно когда над Москвой легкий туман.

— Папа, давай поиграем в работу.

— Давай. Ты кем будешь?

— Я буду задавателем, — говорит.

— А что это значит?

— Как ты не понимаешь, папа? Я буду вопросы задавать.

— А-а… А как же я буду тогда называться?

— А ты будешь отвечатель.

Разыгрываем «Акулу» Льва Толстого.

Максим ползает по полу. Плавает, значит. Появляется акула. Я, старый артиллерист, стреляю из пушки — ба-бах! Убиваю акулу. Он взбирается ко мне на диван-шлюпку. Обнимаю его.

— Ты спасен, мой мальчик!

Он отстраняется.

— Я не мальчик. Я простой моряк.

— А кто твой отец?

— Папа, — был ответ.

Лежу на диване. Правлю статью. Входит.

— Ты что делаешь, папа?

— Работаю, — отвечаю.

— Гм… Ты видел когда-нибудь, чтоб лежа работали?.. — В голосе ирония.

Вот взгляд на мой труд. Ему, малышу, простительно. Хуже, когда взрослые так думают.

— Папа, ты был солдатом?

— Да.

— Нет, ты не был солдатом.

— Был. Хочешь докажу?

— Как?

Иду в свою комнату. Нахожу в шкафу фотографии, на которых я снят в солдатской форме, и приношу ему. Он не верит своим глазам.

— Мама, мой папа был солдатом! — кричит на всю квартиру.

Утром просит еще посмотреть фотокарточки. Расспрашивает, где что, где кто.

Приезжаем в детский сад. И едва входит в вестибюль, кричит знакомым ребятам:

— А мой папа солдатом был! Вот что!

— Сынок, — говорю ему тихо, — папы всех ребят тоже были солдатами.

Но он продолжает твердить свое.

Высоко стоит в его представлении солдат!

Один в комнате. Там — война. Комментирует.

— Эти трое рыцарей будут драться до последнего патрона. Пчжжж! Ду-ду-ду!.. Это фильм про Чапаева! Петька, спускай Василия Ивановича к Уралу… Эх, проклятая пуля догнала в воде… А тут идет отряд… идут войска… (Наверное, Максим выстраивает своих солдатиков.) Барабан барабанит!.. Бегут фашисты!.. А рыцари вперед… Это комендант Чапаева?.. Я комендант Чапаева! (Начинает напевать.)

Пчжж!.. Та-та-та… Пулемет разбит. Пушка осталась целая. Огонь! Пчжж! Пчжж!.. Ой, я хочу в туалет!.. Рыцари, я сейчас!..

Берет книжку и идет с ней в туалет. Закрываю дверь за ним.

— Не надо, папа. А то будет темно, и я подумаю, что меня взяли в плен и посадили в тюрьму.

Домик путевого обходчика перестроил в многокомнатную квартиру. В квартиру поставил много солдат.

— Теперь это вообщежитие, — пояснил он мне.

Говорят и пишут об эпидемии гриппа.

— Пап, хочешь избавиться от противной этой болезни?

— Конечно.

— Ешь тогда лук.

— Зачем?

— Лук лезет гриппу в глаза, он тогда и уйдет.

Утром, в день ухода в детский сад, вдруг начинает притворно покашливать.

— Папа, как же ты можешь больного человека вести в детсад?

Прошлись по Большой набережной, вдоль шлюзов. Свернули к кинотеатру «Метеор», не дошли до него и свернули еще направо по уличке. Потом свернули еще.

Я нарочно запутывал нашу дорогу, как лабиринт. Незаметно стал подводить его снова к набережной, совсем незнакомой ему улицей.

— Ну, вот мы и вышли, — сказал Максим.

Поем с ним «Варяга». Вдруг прерывает пение.

— Что это: не скажут ни камень, ни крест, где легли?..

Объясняю ему.

— Аа-а, конечно, — говорит раздумчиво. — На воде как же устроишь могилу? Крест вода унесет, а камень потонет…

Прихожу с работы. Идем с ним гулять по набережной. Рад. Выкладывает новости дня.

— Знаешь, мы с мамой слушали сказку «Конек-Горбунок».

— Понравилась? — спрашиваю.

— Ага!

— А кто читал сказку?

— Один волшебный дедушка.

Этот дедушка — артист Борис Чирков.

Гуляем по набережной. Предлагает пойти к шлюзу. А у калитки — в ограде шлюза — лужа.

— Не надо, — говорю. — Очень уж грязно там.

— Нет, папа. Давай пойдем. Мне хочется посмотреть. Знаешь, я шлюзом очень интересуюсь.

Как тут откажешь?

Гуляем. Максим сделал себе сигарету из палочки, держит ее меж пальцами, как заправский курильщик.

— Не вздумай брать эту палку в рот, — предупреждаю я.

— Нет, папа. Я курю на расстоянии, — и не доносит сигарету-палочку до рта. Но «дым» выпускает. — Вот какая беда пришла, — говорит озабоченно. — И не хочется мне курить, а жить я так не могу.