Михаил Шевченко - Избранное

— Она сама-а… — тянет он и с грустью смотрит на оторванный парус под шкафом.

— Зачем же ты обманываешь? Ведь это ты ее сломал.

— Да. Но я боялся, что ты меня ругать будешь…

Читаю сказку про волка. Он съедает козлят.

Максим не выдерживает и бьет волка кулаком (по картинке).

— Я скажу дедушке Пете, и он убьет волка лопатой. И он убьет противного волка!.. — решительно топает ногой Максим.

Потом придумывает еще много видов казни для волка.

Сошел снег. И вдруг снова выпал.

— Папа, а почему опять снег?

— Да, видишь, не хочет уходить зима.

— А знаешь, папа, я однажды видел, как весна превратилась в Кощея Бессмертного, напугала зиму. Зима испугалась и убежала.

Идем из детского сада по набережной. В руках у Максима игрушечный танк. Всю дорогу говорит о нем, расспрашивает. Узнанное тут же рассказывает мне.

Навстречу молодой папа с сынишкой, которому года полтора. Тот плачет.

— Почему плачет мальчик? — интересуется Максим.

Я возьми и ответь:

— Папа ему не купил такой вот танк, как у тебя.

— А почему? У него денежек нет, да?

— Возможно.

Тогда Максим серьезно говорит:

— Знаешь, наверно, мальчишкин папа зарабатывает мало.

Пришли из детсада и моем руки. Приглаживаю его торчащие вихры.

— Знаешь, папа, когда меня дергают за волосы, я смеюсь.

— А кто же тебя дергает?

— Воспитательница. Елена Васильевна.

«Ничего себе», — думаю.

— А почему же это она тебя дергает за волосы?

— Она хочет справиться со мной, — поясняет Максим. — А я не поддаюсь.

— И тебе больно?

— Да. И я за это «больно» смеюсь.

Надо поговорить с воспитательницей. Не выдумал ли он все это?

Построили с ним из кубиков станцию метро. Я ушел в свою комнату, он остался играть. Слышу — выразительно, голосом женщины:

— А где у вас продаются газеты? Скажите, пожалуйста.

Отвечает своим голосом.

— Нет у нас газет.

Потом приходит ко мне.

— Папа, а киоск у метро мы с тобой и не построили.

— Это наша ошибка с тобой…

И уходит строить киоск.

Купили Максиму светофор. Полдня играл им. Затем начал развинчивать-раскручивать. Надо же узнать, что там внутри.

Дело дошло до батарейки. Вскрыл. Из нее потекло.

Идет с мокрыми руками к матери.

— Мама, в батарейке какая-то слякость…

Смотрим телевизор. Мать в кухне у окна курит.

— Мама, иди сюда. Интересный фильм!

— Сейчас покурю…

Герои кинофильма простужены.

— Мама, хватит курить! — кричит Максим. — От твоего табака даже в телевизоре дяди кашляют!..

Спрашивает:

— Ты сегодня поедешь на работу?

— Да. Мы вместе поедем. Ты на свою работу — в детсад, а я — на свою.

— А где ты работаешь?

— В центре Москвы. У Кремля.

Садится на стул. Задумывается.

— Одевайся, — тороплю его. — Почему ты не одеваешься? Опоздаем в детсад!

— Ты плохо со мной говоришь, — отвечает.

— Как это плохо? — еле сдерживаю раздражение.

— Ты, папа, скажи вежливо: «Максим, одевайся, пожалуйста».

Приходится быть вежливым.

Едем в автобусе. Мест нет. Одна пассажирка взяла его на колени. Долго сидит молча. Потом поднимает к ней глаза:

— А мой папа работает у Кремля.

Это уже — как другу. Еще бы — она держит его на коленях.

Через минуту.

— А знаете, кто у нас в группе самый тихий и самый умный мальчик? Андрюша Калашников.

— Почему ты так решил? — спрашивает пассажирка.

— Елена Васильевна говорит, воспитательница, — поясняет Максим.

— Ну, тогда сомнений быть не может, — поддерживает спутница авторитет воспитателя.

— А с Тимуром я уже не дружу, — совсем оживляется Максим. — Он глупости говорит. Я теперь дружу с Женей Давыдовым.

— А какие же глупости говорит Тимур? — простодушно интересуется собеседница.

— Ну, зачем же я буду повторять их вам? — Максим в недоумении разводит руками.

Собеседница смущается. Автобус хохочет.

Не ест. Остывает завтрак. Прошу есть — не ест. Снова прошу — не ест. Угрожаю ремнем. Знаю, не надо бы. Но что делать? Болеет, похудел.

После угрозы все-таки ест. И хорошо ест. Через несколько минут показывает пустую тарелку.

— Сынок, — говорю ему, — почему же ты не ел, когда я тебя спокойно просил? Почему надо кричать на тебя? Ты же понимаешь, как это мне неприятно.

— Не знаю, папа, — отвечает чистосердечно.

Зашел ко мне.

— Ты чего? — спрашиваю.

— Чего? Чего? Чего? — закричал вдруг. Был почему-то не в духе.

Тогда я сказал:

— Уйди от меня и успокойся.

Ушел. Вскоре появляется как ни в чем не бывало. И ко мне с книжкой.

— А тебе не приходило в голову извиниться передо мной? — спрашиваю у Максима.

— Приходило и уходило, — тут же отвечает он.

— Ну, вот, — говорю, сдерживая смех. — Я не буду с тобой разговаривать. Ты нагрубил и даже не извинился.

Снова ушел. Долго сидел на диване. Один. Потом заходит и просит извинения.

— Ты жалел, что мы поссорились? — спрашиваю.

— Очень жалел, папа.

Так почти всегда. Ему нужно время, чтобы отойти от раздражения, чтоб решиться на признание своей неправоты.

Убираю постель.

— Давай, папа, я помогу тебе.

Я кладу в диван одеяло. Максим сует туда подушку.

— Папа, а есть еще такие дети, которые не помогают папе. Не делают ему хорошо…

— А я видел одного царя. Он был на коне.

— Очевидно, это Петр Первый, — говорю я.

— Да, это был он.

— Где ты видел?

— А в том городе, где корабль «Аврора».

— Так это Ленинград, что ли?

— Конечно! Ты догадался, папа!

В Ленинграде Максим не был еще.

— Папа, посмотри эту книжку. Это книжка про мангусту, которая охотится за змеями. Вот!

Перелистывает.

— Вот кобра. Видишь? У-у, какая она!.. А вот птичка Дарзи…

— Дразни? — нарочно переделываю слово.

Смеется.

— Да нет, Дар-зи, — отвечает по слогам.

— А «дразни» что такое?

— Да ты что, папа?.. Не понимаешь, что ли?..

Подходит к столику с кубиками.

— Сейчас я буду строить метро «Сокол».

И начинает петь:

— Метро «Сокол»… ведро свёкол…

И хохочет над своим каламбуром.

— Смотри, папа! Я Олег Попов!

Падает на спину и задирает ноги.

Приложил к глазам по бублику.

— Папа, я марсианист!

— Марсианин, ты хотел сказать?

— Ой, да. Марсианин!

В июле — августе детсадовцы выезжали на дачу. А Максим был у бабушки Груни и дедушки Пети в Россоши. В сентябре снова идти в детский сад. И снова слезы.