Михаил Шевченко - Избранное

И на это никакой реакции.

Но вот один мальчик — Игорь — убегает от товарища, в спешке цепляется за гвоздь и разрывает куртку. Он останавливается и машет руками — отойдите, мол, не до вас!..

— Эх, говорил же я вам! — не унимается Максим. — Что теперь делать?..

Подходит к мальчику.

— Теперь тебя будет мама ругать.

После молчания.

— А то еще и попорет…

И в голосе уже сочувствие.

…В конце прогулки снова идем мимо горки.

— Папа, я полажу, как ребята. Я не порву куртку, не бойся!..

Забыл умыться утром.

— Заспанные глаза будут, — говорит ему мать.

— Я все равно вижу, — парирует он.

Идем на автобус. Максим в новой куртке. Оглядывает себя.

— А знаешь, папа, когда я служил в армии, у меня на такой же куртке были совершенно зеленые защитные погоны. Совершенно зеленые! Со-вер-шен-но!..

Подходим к детскому саду.

— Когда будете выходить гулять, — говорю я, — обязательно надевай свитер, а то куртка тоненькая — простудишься и снова заболеешь.

— Хорошо. А если, как в прошлый раз, воспитательница Елена Васильевна скажет: «Там тепло, свитеры не надевайте»?

— А ты ей скажи, что ты теперь не в шубе, а в куртке. Это другое дело… Или, наверно, я скажу ей.

— Нет, не надо, папа. Я сам с ней договорюсь.

Ужинает. Берет из тарелки булку.

— Это булочка акварельная.

Думаю: о чем идет речь?

— Калорийная — ты хотел сказать?

— Ох, да! Я перепутал. Вот голова!..

Хочет «строить» мотоцикл — собрать в комнату все стулья, поставить их друг на друга и залезть наверх. Есть опасение — грохнется.

— Хорошо, — говорю. — Строй. Только из двух стульев.

— Из двух — это мало.

— Ну, а больше не надо, — настаиваю я. — Играй лучше на ковре.

Умолкает. Долго расхаживает по комнате.

— Папа, — говорит наконец, — я же одет в чистый костюм. Что же я буду валяться на ковре?

Довод найден. Но стаскивать все стулья в комнату я все же не разрешаю.

Хозяйствуем с ним.

— Ты в чем картошку варишь, папа?

— В кастрюле, — отвечаю.

— А мама говорит — можно варить в мундирах.

По телевидению выступает сын Аркадия Гайдара — Тимур.

— Почему у Тимура Гайдара погоны? — спрашивает Максим.

— Он военный корреспондент.

— Нет, дело в том, — говорит Максим, — что он служит… Где он служит, папа?

— На флоте.

— А-а-а! — многозначительно говорит Максим.

Флот — сегодняшняя мечта его.

Просит чаю.

— Ты только сделай, папа, чтоб сразу пить можно было.

Чай в его стакане разбавляю кипяченой водой.

— Папа, — Максим показывает на банку в моих руках, — там у тебя средняя вода?

Матери:

— Ты сказала — Максимка, а можно — Таксимка…

Смотрим по телевидению фильм «Война и мир». Кутузову докладывают, что Наполеон ушел из Москвы. Старый полководец плачет.

— Папа, а почему заплакал Кутузов?

— От счастья, сынок. От счастья, что он спас Россию.

— А как он спас Россию?

Приходится коротко рассказывать о войне 1812 года.

— Папа! — кричит Максим, выслушав меня. — Так это же я Кутузов! И я спас Россию.

— Хочешь, папа, я покажу тебе красную книжку, где нарисован дядя Жуков? Он служит в полке и называется полководец… Но это не Кутузов, папа. Это Жуков!

Берет из шкафа мемуары Г. К. Жукова. Рассматривает его портрет.

— О, у него цветы на петлицах!..

Рассматривает открытку «В. И. Ленин на броневике».

— Папа, а это, — показывает на матросов, — это смольники? Да?

Раньше я ему рассказывал о Ленине, о Смольном. Отсюда, видимо, и смольники — люди, близкие к Ленину, к Смольному.

— Папа, ты уходишь на работу?

— Да.

— Ты знаешь… я плохо себя чувствую…

— Потерпи. Я вечером приду.

— Когда ты придешь, мне уже не захочется тебя.

Смотрит сказку по телевизору. Я собираюсь на работу.

— Когда тебе надоест смотреть, выключишь телевизор.

— Папа, — отвечает Максим, — я предчувствую, мне никогда не захочется выключить телевизор.

Надел выходной костюм — вязаный, с якорями, любимый. Балуется, ползает по полу.

— Сними костюм. Не три его. Не в чем будет выйти погулять.

Он и ухом не ведет.

— Сними костюм, пожалуйста, — повторяю свою просьбу.

Не снимает. Снимаю с него костюм насильно.

Рассердился. Расплакался. Пошел в мою комнату, лег на диван и уткнулся в подушку.

Через некоторое время поднимает глаза и хмуро смотрит на меня.

— Ты подумал о нашей ссоре? — спрашиваю.

Молчит.

— Ведь я же прав?

— Да! Да! Да! — выкрикивает недовольно.

— Если «да», то почему же ты сам сразу не снял?

Разговор ему неприятен.

— Папа, посмотри, — внезапно показывает в окно на Химкинское море, — посмотри, там парусник плывет…

И лукаво, едва заметно, усмехается.

Гуляем по набережной. Сбоку дороги лужа.

— Папа, как хорошо отражается заборчик!

В самом деле — четкое и какое-то волнующее отражение.

Пришли к шлюзу, когда из него буксир «XXX лет ВЛКСМ» толкал впереди себя большущую баржу.

— У-у, какая… громадяга! — воскликнул Максим.

Несколько вечеров читали «Конек-Горбунок». В одно из чтений прозевали праздничный салют.

— Эх вы, — говорит пришедшая с прогулки мать, — читали какую-то там книжку!..

— Не какую-то, — отвечаю, — а книжку про то, как Иван ловил жар-птицу…

А Максим тут же добавляет:

— В нашу царскую светлицу!..

— Сидит царь в кресле… Послушай, папа!.. Приходит демонстрация. А ну, слезай, царь! Хватит тут править!

— А ты кто? — спрашивает царь.

— Капитан первого ранга Берсенев!

И смела царя демонстрация вместе с креслом!

Долго гуляли. Пора уходить домой. Максим не хочет уходить.

Мимо нас по скверу везут коляску с плачущей девочкой.

— Ты знаешь, почему девочка плачет? — спрашиваю у Максима.

— А как ты думаешь? — отвечает он.

— Я думаю, она плачет оттого, что ей надоело гулять и она есть хочет.

— А я думаю, папа, она хочет всегда-всегда оставаться в сквере и гулять-гулять…

Вот и поговорили!

Болеет. Надо ставить горчичники. Он, конечно, не хочет. Ставлю против его желания.

— Я не люблю тебя, — говорит он мне сердито.

— А я тебя люблю. Потому и горчичник ставлю тебе, — отвечаю я.