Шарль Митчи - Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

Каждый вечер к нам присоединяются всё новые и новые пленные. Нас уже несколько сотен. Продовольственное снабжение и так почти отсутствовало, а теперь станет ещё хуже. Время от времени, каждые два или три дня, нам дают поесть ужасного супу, который больше всего напоминает воду, оставшуюся от мытья посуды. Несмотря на отсутствие чего бы то ни было питательного в этой бурде, мы хотя бы утоляем жажду и хоть немного согреваемся. И я, и многие мои товарищи по несчастью со всей уверенностью можем поручиться, что за время нашего перехода — а он длился более двух недель — мы не ели ничего, кроме десятка картофелин и такого же количества порций скверного супа.

За эти дни мы чудовищно похудели, наши тела превратились в скелеты. Скоро мы уже с трудом узнавали друг друга в этих жалких, опустившихся людях, бредущих, едва волоча ноги, по этому белому бескрайнему простору, который никак не хочет заканчиваться. К голоду прибавляются две напасти — наверное, даже хуже, чем голод, — жажда и вши.

Всё замёрзло и покрылось снегом, днём невозможно найти ни капли воды. Только по вечерам, и то не всегда, мы находим питьевую воду. Глотать снег не только бесполезно — жажда только усиливается, — но и гораздо опаснее, чем кажется. Многие из наших товарищей, не в силах воспротивиться желанию, все-таки ели снег, сначала чуть-чуть, потом всё больше. Большинство из этих неосторожных заплатили за своё неблагоразумие тяжёлыми заболеваниями, такими как дизентерия или тиф. Наши охранники хорошо знали о возможных последствиях. Часто только с помощью удара прикладом им удавалось помешать нам воспользоваться этим самоубийственным способом утолить жажду. В итоге мы были им благодарны.

Питьевой воды нет, воды для мытья — тем более, о том, чтобы побриться, и речи не могло быть. В любом случае бритв больше ни у кого не было, они были желанным объектом для обыскивавших нас солдат. Скоро мы стали так отвратительно, отталкивающе грязны, что стали добычей для беспощадных врагов человека — вшей. Поначалу заражённых этими паразитами почти не было. Через несколько дней это превратилось уже в настоящее нашествие. Однажды вы чувствуете зуд: вы находите одного или двух насекомых. На следующий день их уже несколько десятков, затем сотни. Они размножаются с головокружительной скоростью. Скоро все складки, все швы на одежде становятся белыми от гнид, которые тут же лопаются. С этой минуты вы проиграли, у вас не получится от них избавиться без сильнодействующих средств (которых у нас тогда, конечно, не было). Днём во время привалов и вечером после дневного перехода охота на вшей становится нашим главным и основным занятием. Мы обматываем вокруг шеи шерстяной шлем, что немедленно притягивает вшей к этому тёплому месту. Нам остаётся только их снимать оттуда. Мы можем поймать и раздавить ногтями добрую сотню. Через несколько дней все участки тела, закрытые одеждой, представляют собой кровавое поле битвы из-за тысяч и тысяч укусов этих паразитов, с которыми у нас нет никакой возможности справиться. Конец этому бедствию был положен только долгие недели спустя, в лагерях Курска и Тамбова, где была налажена регулярная и радикальная система обработки против вшей. Два или три года спустя после возвращения из плена мои спина, живот, бёдра всё ещё были покрыты бесчисленными белыми точками — шрамами, оставшимися от укусов, — так же густо, как веснушками некоторые блондинки.

Невозможно передать весь ужас происходившего. Усталость, голод, жажда, паразиты косили нас как косой. Каждый день не один бедолага был вынужден оставить борьбу за выживание. Вот сцена, которую мы видели по несколько раз в день.

Пленный, накануне вечером ещё вполне крепкий, начинает волочить ноги, отставая от колонны. Он начинает шататься, не держится на ногах, теряет равновесие и, наконец, падает на снег. Его милосердные и преданные друзья, у которых силы тоже на исходе, подбегают, чтобы помочь ему с горем пополам подняться. Они поддерживают его, положив его руки себе на плечи, говорят ему ободряющие слова. Чаще всего все усилия оказываются бесполезны. Бедняга, совершенно вымотанный и обессиленный, падает опять. Колонна не может остановиться и продолжает идти, оставив несчастного позади. Один из конвоиров, ответственных за пленных, остаётся с ним, но здесь, в чистом поле, вдали от какого-либо жилья, у охранников нет никакого средства спасти его. Через полчаса охранник догоняет колонну. Что произошло? Можно ли верить утверждениям бывших военнопленных, таких как А. 3., который пишет в своей книге: «…первые выстрелы прозвучали… Тут прикончили отставших, неспособных двигаться дальше…» Я никогда не был свидетелем подобных сцен. Но возможно, что охранник, не в силах помочь несчастному, избавлял его от дальнейших страданий.

После ночи, проведённой в довольно большом посёлке (я не помню, как он назывался), мы узнали, что советское начальство собирается отделить наиболее ослабленных и больных пленных от основной группы, чтобы отправить их на лечение в больницу. Советские больницы были, конечно, переполнены десятками тысяч пострадавших от нацистских преступлений и солдатами, раненными на фронте. Русские врачи и медсёстры — будет ли у них время, место, желание, воля лечить раненых врагов? Утром мы покидаем остающихся, полные пессимистичных мыслей об их судьбе, уверенные, что мало кому из них удастся избежать смерти.

Среди них был один из моих лучших друзей, Рене Гери из Страсбурга. Его состояние было крайне опасным. Он страшно исхудал и ослаб, голова буквально пылала — у него наверняка была температура под сорок, его бил озноб, тело сотрясалось от страшного кашля, дыхание было поверхностным и учащённым. Безо всякого сомнения — пневмония! Я покинул его с тяжёлым сердцем, безо всякой надежды когда-нибудь увидеться снова. Через двадцать лет после войны — какая неожиданность! — я получаю письмо, подписанное Рене Гери! Случилось чудо! Благодаря своей непобедимой воле и, конечно, лечению Рене победил смерть. В этом письме он просил меня подтвердить перед судьёй, что его нынешние лёгочные неприятности связаны с пребыванием в русском плену. Таким образом он смог получить пенсию, как инвалид войны. В возрасте 77 лет он ушёл на пенсию и спокойно жил в доме номер два по рю Нойвиллер, полностью отдавая себя работе по защите интересов Malgré-Nous [44] Malgré-Nous — общее название эльзасцев, насильно призванных немцами в вермахт. .

Когда речь идёт об Украине, не следует представлять себе огромное пространство — плоское, без рельефа, как наша эльзасская равнина. На самом деле это обширная волнистая местность, иногда холмистая, вроде той части, по которой мы шли во время нашего нескончаемого странствия. Но однажды, в конце второй недели пути, мы оказались в странном месте: бесконечно длинная, шириной всего несколько сотен метров полоса, абсолютно плоская, как будто только что выровненная, похожая на гигантское футбольное поле. Мы шли поперёк, без дороги, увязая в глубоком снегу. Перейдя на другую сторону, мы узнали, что только что пересекли большой приток Днепра. Значит ли это, что мы где-то в окрестностях этой огромной реки? Это предположение придало нам сил и храбрости, невзирая на нашу слабость и истощение. Мы спрашиваем наших охранников: «Skolki kilometri?» — «Piat!» («Сколько километров? — Пять!»)