Виктор Баранец - Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

…Есть у разведчиков такое понятие — «разведывательный признак». Это когда по каким-то деталям или фактам обнаруживается явление.

Например, ранней весной 1996 года в Москву зачастили белорусские военные — явный разведпризнак, указывающий на то, что затевается какая-то «операция».

Один из наших полковников тут же принялся высказывать различные предположения и предугадывать характер дальнейших российско-белорусских контактов в военной области. Его осадили:

— Тебе бы давно надо работать у генерала Рогозина в Кремле. Рогозин судьбу Ельцину предсказывает по звездам.

У нас не любят, когда кто-то строит свои прогнозы только на догадках, не располагая достаточным количеством конкретных фактов. Хотя и догадки часто открывают дорогу к фактам. В то время резко возросшее число контактов между российским и белорусским министерствами обороны можно было легко связать с расширением НАТО на восток.

И только один «разведпризнак» начисто выпадал из этой версии: почему интенсивность этих контактов так резко пошла вверх сразу после того, как наша Дума объявила о денонсации Беловежских соглашений?

Когда же вскоре в Москву приехал президент Белоруссии Александр Лукашенко, кое-что начало становиться на свои места. У нас на Арбате стали все громче поговаривать о том, что перед президентскими выборами Ельцин начинает усиленно прорабатывать вопрос об интеграции России и Белоруссии и таким образом стремится выбить козырь из рук оппозиции.

Все это выглядело и понятным, и в то же время странным: прежде всего потому, что в свое время Ельцин категорически отрицал эту идею. Да и к тому же он в 1991 году первым подписал смертный приговор Союзу в Беловежской пуще.

Полковник, который побывал в генштабовской «десятке» — Главном управлении международного военного сотрудничества, возвратился оттуда сияющий. Принес кипу проектов российскобелорусских договоренностей в военной области. Сказал:

— Ну что, братцы, четыре года разрушали — теперь клеить будем. Борис Николаевич соображает, куда ветер дует.

Я взглянул на документы. Такой широкой программы военного сотрудничества мы еще ни с кем не подписывали.

Полковник сказал:

— А знаешь, что Ельцин вчера в Кремле еще по этому же поводу заявил? «Зачем военным наших стран различные уставы и вооружения? Это различие может затруднить координацию усилий двух ведомств». Смекаешь? Хитер наш бобер! А представляешь, этак в мае Лукашенко от имени народа Белоруссии обратится к Ельцину с просьбой об объединении двух стран? И Ельцин спросит у тебя, допустим, чего ты больше хочешь — выборов президента России или союза с Белоруссией? И что ты ему ответишь?

— Всего мне хочется.

— Так не бывает, — азартно говорит полковник.

Я не знаю ни одного генерала или офицера Генерального штаба, который был бы против объединения России и Белоруссии. Что-то дикое, противоестественное есть в том, что мы перестали жить в одной семье. Была бы моя воля, я бы оглашал секретные донесения российских и белорусских разведок о том, какие колоссальные усилия предпринимаются нашими общими врагами ради того, чтобы мы никогда не были вместе…

…День начался с сенсации.

Главком Сухопутных войск генерал армии Владимир Семенов решением Ельцина освобожден от должности. Вся пресса стоит на ушах. За три часа — сотня телефонных звонков к нам в Минобороны. Дежурный по пресс-службе не может оторваться даже в туалет. Но и сказать журналистам что-то внятное и больше, чем сообщил «Интерфакс», тоже не может.

Поскольку решение принято президентом, я даю команду дежурному «переводить стрелку» на президентскую пресс-службу. Таковы установленные правила игры. Решения главы государства пресс-служба МО не комментирует.

Президентская формулировка по Семенову звучит крайне интригующе: «…за действия, порочащие и несовместимые…»

По моему кабинету с раннего утра строчит «кремлевка». Люди из пресс-службы президента настойчиво пытаются выведать истинные причины смещения Главкома. Это странно. По логике вещей, они должны быть в полном курсе. Их обязанность быть в курсе всех решений, принимаемых президентом. Я ничего конкретного не могу сказать им — и это их раздражает. Но звонки продолжаются.

Уже пошло резкое недовольство тем, что пресс-служба Минобороны «спихивает свою работу» на Кремль. Мне уже оттуда чуть ли не приказывают идти к министру и готовить сообщение. Я иду к Родионову. Министр советует не торопиться и подождать развития ситуации.

В кабинете — опять звонки. Опять из Кремля. Уже даже грозят.

Мы упорно молчим. Пресса начинает нас долбить. А «кремлевка» надрывается.

Проще простого отключить ее или вообще не брать. Но это уже трусость, которую я ненавижу. И я беру трубку.

— Идите к министру и доложите, что, если через час не будет от вас информации по Семенову, Ястржембский доложит Ельцину о вашей бездеятельности. Президент принимал решение по предложению министра, вот вы и объясняйтесь с прессой.

Я иду к Родионову и докладываю. Родионов открывает сейф и показывает мне свой рапорт Ельцину по Семенову, на котором черными чернилами президент начертал «Согласен». Я слово в слово переписываю констатирующую часть решения, и уже через двадцать минут длинные языки факсов разносят его по стране.

Через час появляется заявление Ястржембского о том, что пресс-служба Минобороны поторопилась сообщить об указе Ельцина по Семенову.

Я звоню в Кремль и возмущаюсь тем, что Ястржембский откровенно передергивает факты: в сообщении нашей пресс-службы нет и слова об «указе» — там есть слово «решение». К тому же мы сообщали, что Семенов не «снят с должности», а всего лишь «отстранен». Так в тексте, завизированном самим Ельциным. Но меня уже никто не слушает.

Я звоню в «Интерфакс» и прошу дать что-то наподобие опровержения на слова пресс-секретаря президента. Мою просьбу удовлетворяют.

В вечерних программах телевидения раздувается информация о невиданной сваре между пресс-службами президента и Минобороны.

Утром картина повторяется. Я не выдерживаю и гоню в Кремль факс. В ответ — молчание. Тогда я нахожу по телефону клерка из кремлевской пресс-службы и прошу передать Ястржембскому, что если он трезв, то пусть прочтет наше сообщение и не фантазирует.

Клерк возмущается моим «хамством» и отвечает мне тем же. На прощание я говорю ему о том, что из сотрудников президентской пресс-службы получились бы отличные гримеры… в морге…

Меня вызывает министр и сообщает, что ему звонил Ястржембский.

— Будь поаккуратней в выражениях, — сказал он мне. — Они гневаются…