Виктор Баранец - Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

Я до сих пор не знаю, почему созидать что-то новое больше всего хочется тогда, когда хоронишь очередную надежду.

Пять лет жила во мне неукротимая надежда на то, что развал армии удастся остановить.

В 91-м наши политики-демократы и высшие командиры валили все на Горбачева. Он, дескать, запустил болезнь и наломал дров. Теперь нам придется разгребать.

В 92-м объявили о решении грандиозной задачи — образовании Российской армии и начале ее реформирования. За реформу выдавали все подряд: вывод войск из-за рубежа, создание Минобороны и Генштаба (хотя они давно были созданы), формирование новых управлений и даже изготовление новых штампов и печатей. Армия продолжала трещать по швам, но Кремль успокаивал: «Потерпите до осени. Трудности переходного периода».

В 93-м властям было не до военной реформы. Армию пугали угрозой реванша «красных» и заставили расстрелять взбунтовавшийся парламент. Отблагодарив за образцово исполненную казнь народных избранников, Кремль пообещал: «Ну, теперь все. Всерьез беремся за реформу Вооруженных Сил». Опять обманули.

В 94-м снова было не до реформы. Из дистрофирующей армии кое-как наскребли «группировку», являвшую собой что-то среднее между вооруженным сбродом малообученного люда и махновским военным формированием, и приказали «замочить» Чечню. Получалось страшно плохо: российское воинство силовую операцию превратило в цепь акций возмездия за убитых или в беспорядочную оборону.

В 95-м войска продолжали «мочить» чеченцев, критиковать политиков за непоследовательность, а генералов за бездарность и кричать о том, что «у армии украли победу».

В 96-м в аккурат к президентским выборам бросились останавливать войну и спешно выталкивать войска из Чечни. Несколько частей посадили на пустырях, запихнули в ставропольскую грязь. В дырявые палатки местные жители приносили офицерам и солдатам домашнюю снедь, а те дружно упивались под эту закуску, благодаря народ и опять безбожно матеря правителей.

Потом убрали Грачева по такой же конъюнктурной политической схеме, как и назначали. И опять загорелись реформой. И тут вдруг случилось: «эврика!» Оказалось, что мы не с того краю заходили. Диагноз был примитивный: надо сначала разработать концепцию национальной безопасности, перестать путать реформу армии с военной реформой государства и определиться с военным бюджетом.

Всего-то.

Но еще не было концепции, а Совет обороны и Минобороны вовсю явно и скрыто грызлись из-за несуществующих денег. Причем армии на 97-й год дали только две трети из того минимума, который позволял еле-еле держать военную душу в теле.

Ранее рьяно ходивший в атаки на правительство и Минфин генерал Родионов мало-помалу стал затихать после грозного окрика из Кремля из-за того, что шеф военного ведомства публично дошел до запредельной откровенности, назвав себя министром разваливающейся армии и умирающего флота…

В январе 1997-го я все больше приходил к выводу, что высшая власть водит армию, словно стадо баранов, по замкнутому кругу и не знает, где найти выход. Когда стадо начинало мычать от голода, ему в спешном порядке подбрасывали немного корма и гнали дальше. Чем громче было мычание, тем чаще из Кремля кричали, что надо решительнее укорачивать стадо: в течение года — сразу на 200 тысяч голов…

Министерство обороны и Генеральный штаб становились все больше похожими на похоронную команду. Мне было особенно противно от этой мысли. От нашей беспомощности, а главное — бесполезности.

Мой друг, глядя на огромный поток людей, втекающий в черный зев нашего белого дома, грустно сказал однажды:

— Рабы государства российского…

Тысячи людей с озабоченным видом каждое утро заходят в свои рабочие кабинеты, корпят над сонмищами бумаг, рассылают несметное количество директив и шифрограмм, снуют по коридорам и кабинетам, до хрипоты звонят в военные округа и на флоты, проводят тысячи совещаний, ездят в командировки, делают научные расчеты, анализируют разведдонесения, строят новые планы укрепления обороны страны, получают инфаркты от перегрузок…

А тем временем наша военная машина продолжает ударными темпами рассыпаться…

Злость бессилия испепеляла меня, когда я вчитывался в строки разведшифрограмм, на которых красным фломастером шефа были жирно подчеркнуты слова о том, что военное руководство какой-то Лилипутии считает, что Российская армия «повержена и находится в агонизирующем состоянии»…

Тогда во имя чего существует на Арбатской площади этот наш гигантский беломраморный улей?

Я пытался найти — и не находил — хотя бы одно направление, хотя бы один участок, на которых бы обозначился (кроме повального воровства) явный и зримый успех. Мне хотелось, чтобы в сердце всколыхнулось, ожило присохшее чувство гордости за то, что не зря мы есть у России.

А из войск вот уже шестой год непрерывным, мрачным потоком идут на Арбат из штабов военных округов и флотов почти истерические шифровки командующих…

Страшнее шифровок — рассказы сухопутных и флотских офицеров, часто заезжающих к нам в МО и ГШ. Гарнизоны разлагаются. Люди уже привыкли к расстрелам в караулах и самоубийствам офицеров, как к сообщениям о погоде. Я сам видел, как в далекой дальневосточной Сергеевке офицерские дети грызут сухари, а их отцы носят домой под мышкой буханки черного хлеба.

Полускотское существование очень часто вынуждает людей презирать моральные нормы, еще недавно считавшиеся священными. В одной из наших сибирских частей офицерские жены охотно отдавались начальнику склада за десяток банок консервов и пакет с гречневой крупой. В столице милиционеры все чаще стали вылавливать проституток из подмосковных гарнизонов. Их мужья — прапорщики и офицеры — не приставляли ствол к виску, когда им сообщали о «левых» заработках жен с помощью самого древнего ремесла…

Формы разложения нищей армии наверняка могли удивить даже самых гениальных фантастов. Но они уже давно не удивляют саму армию. В одном из забайкальских гарнизонов боевые летчики-истребители создали бригаду, которая занималась ремонтом бытовой техники в квартирах горожан. Рэкетиры решили брать с бригады подать. Летчики не согласились. Их вызвали на разборку. Но обошлось без стрельбы и кровавого мордобоя: среди рэкетиров летчики узнали знакомых отставных офицеров…

Десятки военных авиабаз задыхаются от недостатка топлива, и наши боевые летчики жадно смотрят в небо, куда все реже они врываются на своих МиГах, Су и Ту…

По той же причине подолгу болтаются у причальных стенок полуржавые боевые корабли, которым надо нести боевое дежурство в морях и океанах. Когда где-нибудь в Тихом океане иностранные морские офицеры в бинокли или перископы замечают Андреевский флаг, они удивляются ему уже чуть меньше, чем встрече с инопланетянином…