Лидия Герман - Немка

Когда мы уже немного отъехали от магазина, спросила я Лео, откуда у нас столько денег, он ответил, что совсем немного было денег, просто цены очень низкие, даже не верится. Теперь мы поехали к моей квартире. Люба уже знала, что я не вернусь к ней, молча она стояла в стороне с девочкой и смотрела на меня. Мне было жаль расставаться с ней. Когда мы погрузили все мои вещи, я взяла небольшую миску из кухонного стола, набрала сахара с верхом и принесла Любе. Я поблагодарила её за всё, мы обнялись и попрощались. Медленно я провела рукой по плакату-ковру и убежала. Из школьной тетради я вырвала двойной лист бумаги, свернула её в треугольный кулёк, набрала сахара. «Сегодня мы с Сашей будем пить чай с сахаром, а вы дома — тоже!» — «Ты же завтра придешь домой?» — «Да, завтра утром». Лео уехал, а я с завёрнутым куском хлеба в одной руке и сахаром в другой пошла к Саше.

Собрание прошло, не оставив в памяти ничего, достойного внимания. Главное, я узнала, что в день отъезда мы должны быть в 10:00 на школьном дворе с продуктами питания на 1 месяц, с учебниками, постельными принадлежностями, одеждой, кастрюлей и прочей посудой; грузовой автомобиль доставит нас в Ключи.

Дома меня встретили, будто я чудо из сказки. Первая партия хлеба была уже в печи. Я спросила своих племянниц-близняшек, был ли вчера на ужин чай достаточно сладким, и они закивали — да. «А сегодня вы уже позавтракали?» — «Нет, мы тебя ждали». — «Может, манную кашу?»

«Да-а», — в один голос закричали они. Я не была уверена, помнят ли они, что такое манная каша, я же помнила её по Мариенталю. Маленькая Женя тоже получила кашу. «Только чуть-чуть сахара, а то она от груди откажется», — предупреждала Элла. В обед мы ели варёную картошку с маслом и селедкой, еще салат с зелёным луком и укропом. На ужин был свежеиспеченный белый хлеб. Так мы отпраздновали большое тогда событие — нормальные продукты питания.

Было много хлеба испечено, который на следующий день резался на кусочки и сушился в теплой печи. Само собой разумеется, отнесла моя мама понемногу продуктов своей старшей дочери Марии с четырьмя детьми; тётя Нюра и тётя Вера с Алмой тоже получили попробовать. В последний день всё упаковали. Из-за рыбы и колбасы мы чуть не поругались. До сих пор мы все получили по тоненькому кусочку на пробу, а теперь все считали, что я должна всё остальное взять с собой. Я наотрез отказалась, взяла нож и сама отрезала себе, точно не помню, но во всяком случае, меньше половины того и другого. Зато я взяла с собой хороший кусочек сала. Полный мешок сухарей. «Его надо положить сверху, а то раздавят», — командовала Элла. В другом мешке были картофель, немного манки, лук. «А книги? Жаль, что у нас даже нет никакой коробки».

«Есть». Элла взяла Лео за руку, и они вышли, немного спустя вернулись с чемоданом. У нас в Мариентале тоже был чемодан, и мы его привезли в Сибирь, но давно уже обменяли. Этот же чемодан, который от Лео, не имел ни малейшего сходства с тем из Мариенталя. Он был деревянный, из крепкой фанеры, сколочен гвоздями, крышка закрывалась (соединялась с нижней частью) довольно большим висячим замком, ручка, непонятно из чего, тоже имелась, и покрашен он был странного цвета водянистой краской: красно-коричнево-серой. Тогда я просто не знала, что это за чемодан… Но он был достаточно большой, чтобы поместить в нём всё оставшееся: книги, свежий хлеб, рыбу, колбасу, сало, две стеклянные баночки, одну с повидлом, другая с солёными огурцами от тёти Нюры.

Утром следующего дня подъехал на ходке кучер тов. Кондрика.

Элла озабоченно спросила, как же председатель обходится без ходка. Кучер ответил, что ему, председателю, сегодня тоже надо в Родино, в райком партии, и он приедет туда верхом, и что он его потом привезёт домой.

После нагрузки собралась наша семья во дворе, тётя Нюра и Мария тоже были здесь. Все махали мне вслед и слёзы вытирались фартуками.

В Родино я первым делом сдала мешок в магазин. На школьном дворе уже все собрались, грузовик был наполовину загружен, но мои вещи еще хорошо поместились. Я любовалась чемоданами Ольги, Альбины, да и Кати. Мой выглядел не только смешным, но и… Ну и что? Зато мне разрешили поехать сдавать экзамены, хотя я и немка. Тогда мы все взобрались на грузовик.

Наши две молодые учительницы, Евгения Степановна и Екатерина Васильевна, сели в кабину водителя. Обе они были официально утверждены членами объединённой экзаменационной комиссии, к тому же были обязаны присматривать за нами. Родители и родственники моих одноклассников собрались вокруг машины. В толпе я искала глазами наших учителей, которые не уезжали с нами. Романа Васильевича не было, Валентины Андреевны тоже. Я увидела только Софью Степановну, нашу учительницу по химии, которая была и матерью одного из моих соучеников, и совсем сзади, одиноко стояла Елена Казимировна. Я обрадовалась и подняла руку, чтобы помахать ей рукой, но она не отреагировала, видимо, глубоко погруженная в свои мысли.

Потом я увидела двух мужчин из НКВД, у которых мне уже несколько раз приходилось отмечаться. Значит, были у меня все же провожающие. Мотор завёлся, и Елена Казимировна вдруг оказалась совсем рядом с автомашиной и, вытянув обе руки над головой, махала нам, радостно улыбаясь. И я благодарно махала ей. Когда мы уже завернули за угол, Аля заметила: «Елена Казимировна так дружески нам улыбалась».

«Ты тоже заметила?» Один из наших мальчишек сказал: «Я никогда прежде не видел на её лице такой улыбки». И все начали оживленно, перебивая друг друга, болтать. И вдруг выяснилось, что мы всех наших учителей положительно оценивали, хотя и с легкой иронией.

«И всё-таки, — наш Нестеренко поднял указательный палец, — лучше всех…» — «Роман Васильевич», — перебила я. «Точно», — подтвердила Даша. «Естественно, Роман Васильевич», — сказали все хором. Кто-то вспомнил Валентину Андреевну, которая учила нас понимать и любить русскую литературу, только она недружелюбный, немного обозлённый человек. «Она и злое в жизни испытала, — сказала Аля. — В первые дни войны погиб её сын, её единственное дитя». Аля посмотрела на меня.

«Понимаешь? Она ненавидит всех и всё, что немецкое». Я молча кивнула.

Большая трехэтажная школа в Ключах была еще новая. Величина ее окон и их количество изумили меня. По-моему все мы пришли в восторг от вида этой школы.

Разместили нас в нижнем этаже: мальчишек в спортзале, а нас, пятерых девочек, в небольшом помещении, это могла быть учительская. Моя одноклассница Даша Литвиненко, с которой мы с 1948 года не виделись и не говорили по телефону — заверила меня, когда я ей позвонила 8 марта 2010 года, что она ни о чём не помнит, что было в Ключах. Значит, остаются мне только мои собственные скудные воспоминания… Наши две учительницы должны были жить с нами в школе, но их пристроили у себя местные учительницы.