Лидия Герман - Немка

Узкая продолговатая комната с одним окном на передней стене. Справа железная, 60 см. шириной кровать, маленький стол у окна и кухонный стол напротив умывальника, две тумбочки «престарелого возраста», два стула. На стене два крючка. Впоследствии мы принесли из моей бывшей комнаты у Маши красивую картину с цветами и книги.

«Вот видишь, Лида, я же говорил… Прошло чуть больше месяца, и мы вдвоем…» — сказал он.

Мы были счастливы, хотя в глубине души я чувствовала себя виновной…

Моя национальность — как она воспринималась в те годы — со временем могла тяжким бременем обернуться… и сделать Юрия несчастным.

Однако любовь может быть сильнее всех невзгод… и он твердо верил в лучшее будущее.

Евтухов Г. И.

Матрёна Павловна — так звали Юрину мать — видимо, успокоилась. Три-четыре недели мы не виделись. За это время я узнала его бабушку и дедушку, родителей его матери, Евдокию Прокопьевну и Павла Ивановича Федько. Бабушка — всеми называемая бабушка Дуня — встретила меня, будто она меня давно ждала, а у меня было чувство, будто я пришла к одной из моих родных бабушек, узнать которых при жизни я судьбою была лишена. Её полная фигура, её низкий приятный голос, её умные карие глаза — всё её существо излучало спокойствие, теплоту и здравый рассудок и выражало доброту её сердца.

Пока Юрий с дедом на кухне немного выпивали, мы с бабушкой Дуней дружно беседовали. Обо мне она уже кое-что знала и спросила, как дела у моей мамы. Я достала из кармана письмо от моей сестры Эллы, в котором она дословно привела ответ моей матери на наше письмо. Я перевела всё письмо — оно было написано по-немецки. Бабушка тоже хотела, чтобы мы как можно скорее зарегистрировали наш брак в ЗАГСе. По-моему, она по мне заметила какую-то неуверенность и сказала: «Я хотела бы тебе кое-что посоветовать, Лида, а может быть, и предупредить… у моей дочери, твоей свекрови, нелегкий характер… Не бери это так близко к сердцу, если она иногда бестактно с тобой обойдется, незаслуженно обидит. Во избежание конфликтов лучше всего было бы не так часто с ней встречаться. Извини, пожалуйста, она моя дочь и у неё есть немало положительных качеств. Я надеюсь, ты в этом сама убедишься, хотя и понимаю, что это не так просто». Потом: «Мой внук нашел в тебе свое счастье, и я хочу, чтобы вы оба были счастливы».

Приближались выборы в Верховный Совет. Они состоялись 22 февраля 1953 года. Я не имела права голоса, а Юрию надо было идти на выборы. Без паспорта к выборам не допускали. В этот день я еще не знала, что его паспорт вовсе не потерялся, а был спрятан Юриной матерью.

«Ты нашел свой паспорт?» — спросила я за завтраком. «Да, у матери. Я объясню тебе всё потом». Домой он пришел уже после обеда, я спросила, проголосовал ли он. «Да, да, да». Он достал свой паспорт из внутреннего кармана пиджака, положил его на стол, обхватил моё лицо обеими руками и сказал: «Завтра мы с тобой пойдем в ЗАГС».

«Почему завтра?» От неожиданности я не нашла, что еще сказать.

«Чтобы не откладывать еще далее. Нашему ребенку нужен срочно законный папа». Да, я была беременна. Теперь покоя не давал вопрос, можно ли нам пожениться? А если мы придем, и нам скажут, что это невозможно? До сего времени мне не приходилось слышать, чтобы кто-то из русских женился на немке-переселенке, или наоборот. Уже вечером поздно я сказала: «Я боюсь». — «Чего ты боишься? Выходить за меня замуж?» — «Нет, Юра. Я боюсь, что нам не разрешат пожениться».

«Разрешат. Я уже был там и спросил. Разрешили».

«Он уже был там… а мне не сказал об этом… Он просто не хотел, чтобы я тоже могла допустить такую чудовищную возможность — не разрешить нам жениться», — оправдывала я его. Хотя я всегда этого боялась, мне претило жаловаться, и я скрывала тягостную боль неизвестности за наше будущее, за нашего ребёнка… старалась казаться радостной, даже беспечной… И всё-таки чувство счастья сильнее всех невзгод…

В понедельник мы пришли в ЗАГС. Не многие тогда женились, и я думаю, поэтому только мы двое были там. Что-то нам объяснили, мы заполнили формуляры и вернули их вместе с Юриным паспортом и моей комендатурской справкой, при виде которой у меня никак не унималось чувство, что на душе кошки скребут.

Через три дня, 26 февраля 1953 г. нас пообещали зарегистрировать. Юрий спросил меня, может, мы зайдем к матери, она теперь живет недалеко отсюда. Ей пришлось освободить ту квартиру, Юрину, т. к. она не была там прописана.

У неё был свой небольшой домик, в котором временно проживали какие-то знакомые, а она поселилась в квартиру своего брата Ивана Павловича Федько, уехавшего с семьей в Москву на год для усовершенствования образования.

Лена открыла нам дверь, радостно засмеялась и крикнула: «Мама, к нам гости пришли». Матрена Павловна дружески, казалось, нас поприветствовала. Юрий уселся возле книжного шкафа и стал рассматривать библиотеку своего дяди, а я пошла с матерью на кухню. Там она меня спросила, как это мы надумали именно сегодня, в рабочий день, прийти к ней в гости. Мне показалось, что я попала в ловушку, но избежать ответа на её вопрос я просто не смогла. «Мы были в ЗАГСе, здесь, совсем рядом с вами… Мы совсем ненадолго, хотели только посмотреть, мне же еще на уроки». — «И… зарегистрировались вы?»

«В четверг бракосочетание». Она готовила обед и с силой стала мешать в кастрюле. Юрий позвал меня, чтобы я пришла к нему и что-то там посмотрела. Лена слышала разговор между её матерью и мной, теперь её интересовало, будем ли мы праздновать свадьбу. При этом она радостно улыбалась. «Нет, Лена, свадьбы не будет», — ответил Юрий. Я взяла её руку. «Зато… ты скоро будешь тётей». — «У вас будет ребёнок?!» — «Да, Лена». Она захлопала в ладоши и закружилась по комнате. «Мама, я скоро буду тётей». Пришла Юрина мать, но осталась стоять у двери. Я видела, как сузились её глаза. «А я должно быть бабушкой?» Недобрым взглядом она смотрела на меня. Юрий отошел от книжного шкафа: «Пойдем, Лида, а то мы опоздаем». Мы ушли, Лена проводила нас.

В среду я была свободна, и пока Юра был на работе, я подготовилась к урокам следующего дня, немного постирала, приготовила обед. Пришел Юрий. После ужина хотели мы разобрать большую картонную коробку с моими книгами и журналами. И пришла его мать. В этот вечер мне довелось узнать истинный характер Матрёны Павловны. Видимо, она была намерена сдерживать себя, потому что начала она спокойным тоном.

Она хотела получить назад Юрин паспорт, причем не от Юрия, а от меня. Юрий дал мне знак не реагировать, не вмешиваться, т. е. он поведет разговор. А я и не знала, где его паспорт, иначе я бы ей его отдала. Чтобы её отвлечь от меня, Юрий вступил с ней в пререкания. И началось. И со всей силой проявился её вспыльчивый, я бы сказала, взрывной темперамент, её болезненная фантазия, её разнузданный характер. Она буйствовала от неистовой злобы. Юрий стоял ко мне спиной, отгораживая меня от неё. Я умоляла его замолчать, хотела сама сказать ей несколько слов, но это мне не удалось. Она выкрикивала обиднейшие слова. Всё внутри у меня дрожало… И мне было её жаль. А его, самого любимого мной человека, намного более жалко. А виновата во всём одна я — немка.