Ирэн Фрэн - Клеопатра

В текстах нет ни одной зацепки, которая позволила бы ответить на эти вопросы; возможно, как это часто бывает, все перечисленные причины сыграли свою роль. Или еще проще: Октавия почувствовала, что атмосфера вокруг нее накаляется, и предпочла уложить свой багаж. Как бы то ни было, но с конца весны она и Антоний уже не живут вместе. Октавия — в Риме, готовится к родам; а он, в Афинах, по-прежнему грезит о завоевании парфянского царства. В конце лета он уже в Сирии, в Антиохии. И вдруг — резко, без всяких объяснений, не слушая возражений офицеров, — отдает одному из своих эмиссаров приказ отправиться в Александрию и доставить к нему Клеопатру, немедленно.

Царица готова броситься к нему бегом. На этот раз — никаких мизансцен, никаких задержек с отъездом; ей не нужны ни наряды, ни показная роскошь; она еще раз превосходно сыграла свою партию — и выиграла, сорвала весь банк. Три года она ждала этого мгновения.

И вот, наконец, этот мужчина, когда-то исцеливший ее от печали и немоты, — он вернулся; и в ней вновь оживает надежда, упрямая мечта о величии.

Она не думает о причинах, побудивших его так внезапно отослать от себя другую женщину, — подействовали ли на него слова астролога, или нежность жены в конце концов показалась ему пресной в сравнении с ночами «неподражаемых»; главное, сейчас он здесь, ждет ее, как прежде ждала его она.

Самое трудное — последняя минута перед тем, как они, обнявшись, застывают на месте, ощущая полную умиротворенность. Потом, пытаясь соединить свои руки, натыкаются на близнецов. Малышам уже по три года, и их глаза — как звезды.

Антоний не в силах устоять, поднимает их на руки, подбрасывает одного за другим высоко в небо. Теперь пути назад нет: он признал их своими.

Что ж, пора играть свадьбу, и как можно скорее. Ибо теперь Клеопатра хочет быть его супругой; и никаких отлагательств, как во времена Цезаря, — она не станет подвергать себя риску оказаться жертвой нового удара судьбы. Она царица, пусть же он будет царем; а кроме того, пусть вспомнит о том, что предсказала римская Сивилла в своей пророческой книге: парфян может победить только монарх. Пусть же он публично соединит свою руку с ее рукой; и пусть отныне на всех монетах будут чеканить оба их профиля.

В Риме, конечно, ее назовут похитительницей чужого мужа, пойдут пересуды о том, что она околдовала Антония магическими зельями, начнут распространяться и другие подобные сплетни. Но факты говорят сами за себя: на это свидание в Антиохии, свидание царицы и полководца, кто кого позвал?

На этот раз римлянка — беременная и брошенная; она же, Клеопатра, наслаждается местью: око за око, зуб за зуб, как написано в Книге иудеев. Теперь, когда судьба завершила свой круг, когда Антоний женится на ней в тот самый момент, когда другая вот-вот должна родить, пусть эта другая испытает то же унижение, ту же горечь, через которые сама Клеопатра прошла три года назад.

А кроме того, от этого брака, которого сейчас требует царица, Антоний никогда не отречется, не сможет отречься; тут дело даже не в брачной клятве: уже одним тем, что вызвал ее в Антиохию, он показал, что не может больше жить, не пытаясь осуществить цель, которую сам перед собой поставил в «неподражаемую» александрийскую зиму, — превзойти Александра; даже не сознавая, что делает, он отказался от Рима, раз и навсегда выбрал для себя Восток: мир пустынь, караванов, долгих разговоров, странностей и загадок, мир, где помыслы людей столь же извилисты, как те дороги, что ведут на край света, к невиданным чудесам.

Его мечта о славе, долго созревавшая в потаенных глубинах души, теперь вырвалась на яркий солнечный свет; и потому Антоний, еще прежде, чем соединил свою руку с рукой Клеопатры, оказался в полной зависимости от царицы.

Они еще даже толком не поговорили, но царица уже знает, чего он от нее ждет: праздничных ночей, конечно, и ее тела, и ее чарующего голоса — но прежде всего помощи в предстоящей войне.

Действительно, Антоний просит у нее именно этого; и по мере того, как он говорит, она понимает: в своих планах ее любимый продвинулся дальше всех, кто когда-либо хотел помериться силами с парфянами; но тут он заканчивает свою речь, замечая, что не может выступить в поход, пока не будет уверен, что оставляет в своем тылу крепкие и преданные ему царства.

Что ж, сразу отвечает Клеопатра, эта проблема будет решена, как только он восстановит империю фараонов в границах от Евфрата до Нубии, империю времен славы Рамсесов и Птолемея III, тот Великий Египет, о котором всю жизнь грезил Флейтист.

Антоний немедленно соглашается на все — или почти на все. Что это, безумство любви, как полагают его ошарашенные офицеры, непреодолимая фатальная страсть, которая вспыхнула в нем с новой силой, как только он увидел отроги Тарса? Или, как возражают другие, главнокомандующий на самом деле вызвал Клеопатру лишь для политических переговоров, но, встретившись с ней, вновь запутался в силках ее чарующего голоса, ее фраз, похожих на колдовские заклинания, таких странных и сладостных, что, слушая их, не улавливаешь смысла?

Однако царица тоже, должно быть, потеряла голову, если просит передать ей в полную собственность земли, которые давно уже принадлежат Риму; надо быть поистине безумной, чтобы вообразить, будто Октавиан допустит такое.

Она что — сошла с ума или просто дала волю самым темным инстинктам и в результате утратила свою гениальную способность все хладнокровно просчитывать? Но ведь семь лет, после смерти Цезаря, она вела чуть ли не растительное существование, подавляя свое честолюбие; и, что еще хуже, три последних года (с тех пор, как появилась другая женщина) страдала οΐ бессильной ярости. Так что теперь, подобно женщинам архаической Греции — Медее, Клитемнестре, фессалийским колдуньям, тем македонским стервам, от которых произошли Лагиды и все прежние Клеопатры, — она, в слепом и злобном стремлении к реваншу, готова на все, чтобы утолить свою жажду власти.

То, чего она требует, — это прежде всего контроль над морем, от Африки до Анатолии. Значит, ей нужны порты (как на севере, так и на востоке Средиземноморья): Акко, сирийское побережье. Затем — лесистые территории, где можно добывать древесину для строительства флотов: Кипр, как легко было предвидеть, но также все вообще леса Востока, от Киликии до Ливана; и пахотные земли — Баальбека, Галилеи; и добрая часть городов, которые тянутся вдоль Иордана. И Иерихон — из-за его пальмовых рощ и плантаций мирровых деревьев; и берега Мертвого моря — чтобы она одна получала битум, который так ценят ее строители, ее врачи, ее бальзамировщики. И Синай — весь; и пески, которые простираются между Средиземным и Красным морями, — чтобы можно было спокойно тащить волоком корабли от одного моря до другого. Наконец, она требует то, что дляжее дороже всего остального: Тир, Сидон и Иудею.