Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Часов около 11-ти стук в дверь — мальчик приносит извещение из госпиталя… Кончено… Обнялись мы с женой и заплакали…

Я побежал сказать Юрию по телефону. Условились, что он поедет в госпиталь, устроит все с телом, которое должны перенести в мертвецкую — там мы должны встретиться…

Ужасно было ожидание момента, когда придет Игорь из школы и как сообщить ему эту весть. Наконец, он пришел, и первый вопрос был о мамочке. Когда мы сказали, что она умерла, он как-то неуверенно опустился на диван и беспомощно и жалостно заплакал…

Поехали в госпиталь. В мертвецкой еще не все было приготовлено; с невероятно тяжелым чувством зашли в палату, где уже на ее месте была другая больная… В мертвецкой она лежала прибранная, с разглаженными волосами. Последнее прощание. — Можно мне мамочку поцеловать? — спросил Игорь, не привыкший к такой обстановке и впервые вообще видевший мертвых…

Начались приготовления к похоронам. Были панихиды в церкви рю Люрмель, у матери Марии (тоже поэтессы). На одной из них случился Ладинский, который первый и принес эту весть поэтам.

Во время немецкой оккупации «наши» газеты не выходили, и извещение о смерти и похоронах можно было поместить только в «Парижском Вестнике», органе русских пораженцев. Отпевал Ирину молодой священник Вл. Клепинин, впоследствии погибший в одном из лагерей в Германии.

Похороны были трогательные. Пришли бывшие в Париже ее друзья с цветами. Все плакали…

Похоронили Ирину на кладбище Иври. На могиле ее стоит скромный памятник: каменный крест с прикрепленным на нем деревянным восьмиконечным.

В СВЕТЕ КРИТИКИ

Ирина считала свою жизнь неудавшейся, но себя — человеком одаренным, которому, во всяком случае, что-то дано и с которого что-то спросится. Она вошла в эту жизнь с большими надеждами, хотя смутными и неясными. Она была молода и начинала жизнь с иллюзиями, на которые имела некоторое право. Но эта жизнь, давши ей некоторые авансы вначале, потом, особенно с появлением неизлечимой болезни, беспощадно разрушила все ее надежды и иллюзии. Всю ее короткую жизнь ее преследовало сознание какой-то неисполненной ею жизненной миссии, какого-то не раскрытия своей индивидуальности. Этот ее внутренний процесс шел всю ее жизнь и приводил к сознанию своей «опустошенной души».

4. VIII.1937

Следующее стихотворение, написанное в тот же день, что и первое, открывает нам отчасти ту почву, на которой происходит личная трагедия Ирины.

Эта «бессмысленная мечта» Ирины, по-видимому, была связана с литературой.

Как всякий настоящий поэт, Ирина очень высоко ставила свое призванье. Она довела свои стихи до значительного совершенства в смысле певучести, но в отношении тематики ей много не хватало. Она постоянно оставалась в сфере личных переживаний — своей жизни, довольно бледной по содержанию. Ирину упрекали часто в узости тем, что ее стихи становятся похожи на интимный дневник. Это было справедливо, но Ирина не бралась за другие темы, которые могли требовать от нее более серьезного образования и эрудиции, которых ей не доставало. Она это сознавала в глубине своей «обыкновенной души», но, будучи всегда очень «честной с собой», она не пыталась в этом отношении перестроиться на новый лад и упорно продолжала идти своей дорогой, встречая, таким образом, на своем пути немало терний, обид и огорчений.

Круг русских молодых поэтов в Париже все расширялся, и литературная среда все больше требовала новизны и оригинальности. Этого Ирина не могла дать в условиях существования при ее болезни, которая продолжала подтачивать ее силы. Не будь этой болезни, проживи Ирина дольше, может быть, она нашла бы себя окончательно, прекрасно владея своим поэтическим инструментом.

Так Ирина стала постепенно охладевать к своей литературной среде, стала даже избегать выступлений в кружках, в то же время подчеркивая свое одиночество. Кроме того, у нее появилось некоторое разочарование вообще русским парижским «Монпарнасом», в котором люди начинали мельчать, варясь в собственном соку, повторяясь в своих встречах и разговорах, скользящих иногда просто в сторону литературных склок и сплетен.

Так постепенно Ирина стала отходить от литературы, с которой была связана органически своим талантом.

Эта мысль ее гложет, и она грустно вздыхает:

В конце своей жизни, сжатая в тисках болезни, она приходит к полному отчаянию: «Я человек второго сорта…» Приходит даже к мрачному желанию: «Я хочу, чтоб меня позабыли…» Но в глубине ее души продолжает жить гордое сознанье: «Кто-то жизнь мою горько возвысил…»

Для меня и до сих пор остается не вполне раскрытой эта тайна «бессмысленной мечты» Ирины. Очень скромная, бесконечно застенчивая, хороший товарищ, может быть, она мечтала о какой-то славе (это понятие в личном отношении не встречается у Ирины ни в ее стихах, ни в дневниках), к которой она шла упорным, раз выбранным ею путем, без всякой фальши и аффектации, но настойчиво добиваясь признания именно этого намеченного ею пути, с которым было связано органически ее творчество. Но нужно сказать по справедливости: эти жалобы Ирины на ее литературную неудачу, может быть, сильно преувеличены.